Новое вино, вкусное и освежающее, приятно холодило горло. Я пил и кивал головой, вспоминая захлестнувшую нас днем волну восторга.
- Наркотики, - задумчиво произнес я. - Очевидно, Сосун выделяет органическое наркотическое вещество, вызывающее эйфорию. Шкины охотно поддаются этому наркотику и умирают счастливыми. Их радость совершенно неподдельна, поверьте мне. Мы чувствовали ее.
На лице Лии было сомнение, Гурли отрицательно замотал головой.
- Нет, Роб. Не так. Мы проводили опыты с Сосуном, и...
Видимо, он заметил, как брови у меня поползли вверх. И замолчал.
- Как к этому отнеслись шкины? - спросил я.
- Мы им не говорили. Им бы это не понравилось, совсем не понравилось. Сосун - просто животное, но он их божество. Вы же знаете, нельзя шутить с божеством. Долгое время мы не решались, но когда Густаффсон перешел в их веру, надо было сообщить старине Стюарту. Он отдал приказ. Однако мы ничего не добились. Мы не обнаружили никаких наркотических веществ, вообще никаких выделений. В сущности, шкины - единственные существа на планете, которые так легко подпадают под власть Сосуна. Мы поймали нытика, связали и посадили кровопийцу ему на голову. Потом через несколько часов веревки сняли. Чертов нытик был в бешенстве, он визжал, вопил и бил сидящего у него на голове Сосуна. Чуть не разорвал когтями в клочья кожу на голове, пока не сбросил его.
- Может, только шкины так восприимчивы? - спросил я. Слабая попытка выпутаться.
- Да нет, - криво улыбаясь, сказал Валкаренья. - Еще мы.
В лифте Лия была необычайно молчалива, почти замкнута. Я решил, что она обдумывает последний разговор. Но как только за нами захлопнулась дверь номера, она повернулась и крепко обняла меня.
Слегка испуганный этим объятием, я поднял руку и стал гладить ее мягкие каштановые волосы.
- Эй, что случилось? - пробормотал я.
И снова передо мной оказалась женщина-вампир, большеглазая и хрупкая.
- Возьми меня, Роб, - с внезапной настойчивостью нежно проговорила она. - Пожалуйста. Возьми прямо сейчас.
Я улыбнулся, но это была недоуменная улыбка, совсем не та похотливая ухмылка, которую я обычно приберегал для спальни. Когда Лия возбуждалась, она становилась озорной и проказливой, но сейчас вид у нее был встревоженный и незащищенный. Я ничего не понимал.
Но времени на вопросы не было, и я не стал их задавать. Я просто молча привлек ее к себе и стал целовать, и мы пошли в спальню.
И мы любили друг друга, любили по-настоящему так, как не дано беднягам Обыкновенным. Наши тела слились, и я почувствовал, как Лия напряглась и стала читать мои мысли. Она отдавалась мне, а я открывал ей свою душу, и меня заливало идущим от нее потоком любви, беспомощности и страха.
Потом все кончилось. Так же внезапно, как началось. Наслаждение Лии обдало меня мощной горячей волной, и мы вместе вознеслись на гребень этой волны. Лия крепко вцепилась в меня, ее глаза сузились, она, казалось, впитывала любовь.
И вот мы лежали в темноте, и звезды Шки светили нам в окно. Лия свернулась калачиком, припав головой к моей груди, и я ласкал ее.
- Было хорошо, - улыбаясь в звездную ночь, мечтательным, сонным голосом произнес я.
- Да, - ответила Лия. Она говорила робко и тихо, так тихо, что я едва слышал. - Я люблю тебя, Роб, - прошептала она.
- Ага. И я люблю тебя, - сказал я.
Она высвободилась, слегка отстранилась, подложила руку под голову и, улыбаясь, стала смотреть на меня.
- Да, любишь, - подтвердила она, - Я прочла это. Я знаю. И ты знаешь, как я люблю тебя, правда?
Я тоже улыбнулся и кивнул.
- Конечно.
- Знаешь, нам повезло. У Обыкновенных есть только слова. Бедные они, несчастные. Как можно общаться только при помощи слов? Как можно знать? Они всегда врозь, они пытаются дотянуться друг до друга и не могут. Даже когда они занимаются любовью, даже в высший миг наслаждения они разделены. Они, наверно, ужасно одиноки.
В ее словах слышалась какая-то... тревога. Я смотрел на Лию, в ее ясные, счастливые глаза и думал об этом.
- Возможно, - наконец произнес я. - Но для них это не так уж плохо. Они не знают, что бывает по-другому, И они тоже стараются любить. Иногда им удается преодолеть барьер.
"Лишь только голос и прикосновенье, и снова - темнота"*/Г.Лонгфелло "Ships passed in the nigth"/, - грустным, нежным голосом процитировала Лия. - Мы счастливы, ведь так? Мы не обделены.
- Мы счастливы, - подтвердил я.
И попытался прочитать ее чувства. Удовлетворение смешалось в ее душе со следами задумчивости, тоски и одиночества. Но было что-то еще, в глубине, почти исчезнувшее, но все-таки смутно определимое.
Я медленно сел в постели.
- Эй! Ты чем-то обеспокоена, - сказал я. - И перед тем как мы вернулись домой, ты была испугана. Что случилось?
- Не знаю, - ответила она. В ее голосе было недоумение, и она действительно недоумевала, я прочитал. - Я была испугана, но не знаю почему. Наверно, из-за Посвященных. Я все время думаю, как сильно они любили меня. Они даже не знали меня, а любили так сильно и понимали, это почти как у нас с тобой. Это... я не знаю. Это меня встревожило. Я не думала, что кто-то, кроме тебя, будет меня так любить. И они были так близки друг другу и мне, настолько вместе. Мы с тобой держались за руки и разговаривали, и мне стало немного одиноко, я бы хотела, чтобы мы с тобой были так же близки. После того, как они делились со мной частью своей души, одиночество показалось мне пустотой. И я испугалась. Понимаешь?
- Да, - легко прикасаясь к ней рукой и сознанием, ответил я. Понимаю. Мы понимаем друг друга. Мы вместе, почти как они. Обыкновенные не могут об этом и мечтать.
Лия кивнула, улыбнулась и прижалась ко мне. Мы заснули, обнимая друг друга.
Я опять видел сон. И опять на рассвете он исчез. Это вызвало у меня досаду. Сон был приятный и радостный. Я хотел его вернуть, но не мог ничего вспомнить. Наша спальня, залитая резким светом дня, казалась убогой по сравнению с яркими красками моего забытого видения.
Лия проснулась после меня - и снова с головной болью. На этот раз она держала таблетки под рукой, на тумбочке у кровати. Она скорчила рожицу и приняла таблетку.
- Это, должно быть, от шкинскаго вина, - предположил я. - Что-то в нем нарушает твой обмен веществ.
Она натянула чистый комбинезон и сердито посмотрела на меня.
- Ха. Мы ведь вчера пили валтаарское, помнишь? Отец угостил меня первым стаканом валтаарского, когда мне было девять лет. У меня от него никогда не болела голова.
- От первого стакана, - улыбаясь, проговорил я.
- Не смешно, - сказала Лия. - Голова болит.
Я перестал дурачиться и стал читать ее чувства. Она говорила правду. Голова болела. Лоб просто гудел. Чтобы боль не передалась мне, я быстро прекратил чтение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});