несмотря на своего замечательного деда, Влад был очень даже обеспеченный.
Его родители живут в другой квартире, ближе к работе, он виделся с ними не так часто, но денег от них получал так много.
— А ты Саня? Нам обязательно нужно что-то в одном стиле. Я вот себе как у Шелби присмотрел, стоит, правда, две тысячи, ну ничего…
— Не, Влад, я у деда своего возьму. Он в нём на свадьбу ходил, там ещё на старославянском говорили, наверное! Это вещь с невероятной человеческой энергетикой, все мои фибры души содрогаются, будто ветви тонкой берёзки под силой осеннего ветра, когда я прикасаюсь к штанам деда.
Последние слова явно были отсылкой к бывшей учительнице ребят по литературе, из другой школы и вселенной. Я её, конечно, не видел, но многое слышал, да и прекрасно себе её представлял. Такие учительницы обычно много говорят про жёлтый цвет в «Преступлении и Наказании», оправдывают любые странности Толстого, по четвергам ходят в красных калошах, а по воскресеньям — не ходят никуда.
Мы дружно посмеялись с выступления Саши.
— Резонно, господа, резонно, — важно сказал Влад, — ну что же, тогда мы едем покупать костюм мне.
— А вам не кажется, что это Влад должен был костюм взять у деда. Ведь, как известно, если у деда на стене висит костюм, то внук непременно должен в него одеться, — сказал я.
— У моего деда на стенах висит голая правда и обида на всё человеческое. Он, мне кажется, не вполне себе отдаёт отчёт, какого я пола и сколько мне лет. Скорее всего, он уже умеет кидать фаерболлы.
— Ну, фаерболлы вряд ли, но летать точно.
— Ох уж твой дед, — подытожил я.
Мы поехали в город и немного вели себя как быдло. Если вы вдруг захотите тоже немного стать как быдло, вот вам примерный список. Это только то, что мы успели за сегодня.
1. Играть по дороге в цу-е-фа и бить друг другу фофаны на виду у всех.
2. Внезапно запеть «Только мы с конём»
3. Зайти в самый людный вагон метро, в его хвост. И очень быстро, идти в другой его конец, мешая всем адекватным людям существовать.
4. Много и отчаянно курить (лёгкие уже побаливают)
5. Толкать друг друга в лужи
6. Зайти в торговый центр
7. Зайти в самый дорогой магазин костюмов в торговом центре, посмотреть на первый попавшийся костюм, взглянуть на ценник, сказать: *** (ничего себе) как дорого! И сразу же выйти.
8. Прийти на фудкорт, взять шаурму и сесть на места другого заведения.
Стоит сказать, что всё это я делал с портфелем и гитарой за плечами. Честно говоря, я не люблю проводить время — вот так, но иногда это следует делать, чтобы потом, время, проведённое не вот так, было особенно замечательно.
Мы вернулись туда, где начинается настоящая жизнь — мы наконец-то пришли в гараж.
У Саши есть отец, у отца — машина, у машины — гараж, у гаража — удивительное свойство быть нужным в осенний вечер.
Перед походом в гараж мы купили, что, конечно, следовало купить: две бутылки водки по 0,5 и сухарики. Больше — не нужно.
Саша открывает дверь гаража (тёмно-красную и опять-таки смешную) каким-то непонятным ключом, мы заходим внутрь, внутри — холоднее, чем на улице. То, что надо.
Машины, разумеется, нет, она стоит во дворе. На стене висит календарь 2006 года, в углу стоит холодильник, в другом — верстак. Есть два дивана и стол.
Мы начинаем пить, и соответственно, пьянеть. Из телефона играет Башлачёв, и больше ничего из телефона за вечер и ночь играть не будет.
Вам не нужно знать всё, что там происходило. Я приведу самое главное, вставную притчу, разговор трёх пьяных философов.
Саша: Понятно, что поэзия умерла, и больше никому не нужна, но мы всё равно будем писать, потому что можем, ну разве вы согласны?
Влад: А кто по вашему был последний поэт. Я имею в виду, русский. Я имею в виду, настоящий. Для меня это Бродский — навсегда.
Саша: Бродский, конечно, разве тут можно спорить?
Серёжа: Можно, конечно. Последним русским поэтом был Борис Рыжий, мне так кажется.
Влад: Да ведь совершенно понятно, что мы уникальные люди. Ну, посмотрите на нас, вы только послушайте нас! О каких высоких вещах мы говорим, да разве хоть кто-то из нашего класса о чём-то подобном вообще думает?
Серёжа: Смешной ты, Влад. Ты себя правда лучше других чувствуешь?
Саша: А ты разве, нет, Серёга? Разве мы не умнее остальных?
Серёжа: Да в том-то и дело, что непонятно. Вот, мы сидим сейчас, водку кушаем, я уже кстати третий день подряд пью. Ну да, поэзию обсуждаем, вещи какие-то, пусть даже и интеллектуальные, но всё равно пустые. Можно очень много говорить, но нас не по словам запомнят, а по делам. А дел пока что и нет.
Влад: А надо, чтобы непременно запомнили? Ты для себя живёшь или для других? Да пусть никто моего имени и не узнает никогда, самое главное — чтобы я себе в конце мог сказать, что не зря прожил.
Саша: Конечно же, зря. Жизнь никакого смысла не имеет, мы просто случайность, приматы, которым дано чуть-чуть сознания, и ничего больше. Но раз мы здесь, то значит, надо жить и не надо умирать как можно дольше, надо выжить последнюю каплю из плода своего случайного существования.
Здесь я вам должен кое-что рассказать. Первая моя татуировка уютно расположилась на левом предплечье, это фраза из стихотворения Рыжего «И никогда не умереть». После слов Саши она как будто заново на меня выбивалась, я снова почувствовал её уколами на своей руке.
Серёжа: Неужели ты опять за свой гедонизм? Много же раз обсуждали, это крайне примитивная затея, жить ради удовольствия. Вот скажи мне, какое удовольствие может быть, если каждый день мы просыпаемся и видим вот это. Особенно сейчас, осенью. Серо, сыро, неприятно. Здесь никакого места нет для счастья, радости, удовольствия — нужное подчеркни.
Влад: Я первое подчеркну. Потому что, если твоё счастье может закончиться, случись за окном дождь, то это некрутое счастье. Крутое же счастье инертно, независимо и постоянно. Оно внутри, и совершенно не может поддаться факторам снаружи.
Серёжа: Ну-ка, Влад, расскажи, твоё крутое счастье, оно какое?
Влад: Да хотя бы в этом разговоре и в этом самом дне. Событие превращается в воспоминание, а воспоминания наполняют меня изнутри самой жизнью.
Саша: А ещё водка, водка нас изнутри наполняет! Ну, что, братцы, будем!
Мы скушали