на антресолях, ваша прислуга спит на пятом этаже, и в вашем распоряжении целая ночь.
Мария очень удивилась и даже встревожилась, видя, как этот господин хорошо осведомлен, и сказала:
— Вы, однако, знаете все?
— Да, мы все знаем. Итак, в час ночи вам ничего не стоит сойти в лавочку; я буду уже ждать вас на извозчике у магазина. Вы наденете приготовленное домино, и я провожу вас в оперу. Князь уже взял ложу. Вы увидите этого достойного, любезного вельможу, поговорите с ним и убедитесь, что он — самый благородный, великодушный и очаровательный из князей. Правда, он не первой молодости…
— Быть может, ни второй и ни третьей, почтеннейший?
— Не хочу вас обманывать. Ему пятьдесят лет, но он так сохранился, он так выхолен… Наконец, дорогая г-жа Фово, у вас слишком много здравого смысла, чтобы не понять, насколько привязанность пожилого человека солиднее и выгоднее, чем любовь целой толпы молодых вертопрахов. Они только губят женщин. За князя я могу ручаться, потому что имею честь состоять уже двадцать пять лет на его службе в качестве его поверенного.
— Уже двадцать пять лет, почтеннейший, вы имеете честь… быть?.. Поздравляю вас.
Выражение лица молодой женщины несколько озадачило седого господина, но он продолжал:
— Итак, дорогая г-жа Фово, дело решено, не правда ли? В час ночи я буду у двери вашего магазина с извозчиком и домино. Вы видите, как осторожно действует князь. Он мог бы попросить у вас свидания в его особом домике. У него прелестный домик, как у всех старинных важных бар; вы его увидите. Но князь предпочел избрать нейтральную почву, оперу, и там вы можете обо всем сговориться. А эти восемнадцать тысяч франков оставьте у себя. Надеюсь, такая гарантия убеждает, что вы должны иметь полное доверие к обещаниям, которые я вам сделал от имени князя.
Мария молча выслушала «друга князя». Потом достала из конторки золото и билеты, положила их на прилавок и, глядя в упор на старика, сказала с холодным пренебрежением:
— Послушайте, уважаемый и почтенный сударь, хотя вы и занимаетесь недостойным для ваших лет ремеслом, но именно вследствие вашего возраста я не хотела бы видеть, как мой Жозеф отдует вас палкой. Вероятно, это случалось с вами не раз за двадцать пять лет, как вы имеете честь состоять маклером честных сделок для вашего князя?
— Но, сударыня… — пробормотал старик, пораженный внезапным оборотом дела.
— Это так и будет. Если придет мой муж, то я расскажу ему все в вашем присутствии. Вы понимаете, какими неприличными тумаками он угостит вас тогда? Жозеф силен как турок и докажет вам свою силу, если вы, «всезнающий», не знали этого. Он дежурный, но сейчас придет обедать в магазин. Уже половина четвертого. Хотите подождать его, почтеннейший?
— Дорогая г-жа Фово, послушайтесь меня, не поддавайтесь первому побуждению. Вы пожалеете об этом. Лучше подумайте, а пока оставьте у себя деньги. Вы отдадите их потом. До свидания. Во всяком случае, сегодня в час ночи я буду у вашего магазина.
И «друг князя» встал.
— Милостивый государь, — живо сказала Мария, — унесите эти деньги.
— Всегда будет время отдать их мне.
И старик взялся за дверную ручку.
Молодая женщина ни за что не хотела держать у себя постыдный залог и с беспокойством заговорила:
— Постойте! Выслушайте меня. Уж если вы непременно хотите оставить деньги у меня, я согласна. Только сделайте мне удовольствие, заверните кошелек и бумажник в эту бумагу и перевяжите тесьмой.
— Но к чему это? — спросил подозрительно старик.
— Как? Вот уже и конец вашей щедрости? Вы же мне обещали золотые горы? Можно ли после этого верить вам?
«Так и есть, — подумал старик, — она опомнилась». И, не видя оснований не пополнить ее просьбу, он принялся завертывать золото и билеты, не заметив, что Мария дернула за шнурок звонка.
В тот момент, когда старик завязывал пакет, вошла служанка.
— Луиза, — сказала ей г-жа Фово, — вы знаете где церковь «Иностранных Миссий»?
— Да, сударыня, это недалеко отсюда.
— Там у двери кружка для бедных. Опустите туда пакет. Здесь небольшая милостыня, которую вот этот почтенный господин желает подать бедным квартала и…
— Одну минутку, — живо сказал старик, беря пакет из рук служанки. — Это слишком щедрая милостыня.
— В таком случае, отнесите сами.
Вошли два покупателя, и старик должен был убраться со своими деньгами, но не преминув шепнуть Марии:
— Вы подумайте. В час я буду у вашей двери.
— Сударь, вы забыли свое мыло, — весело и громко сказала Мария, отпуская покупателя. — Если вам понадобятся зубочистки, кисточки для бритья, духи, пожалуйста, вспомните о нас. Мы с мужем всегда будем рады по совести угодить вам.
«Друг князя» ушел, обманутый в ожиданиях, но не отказавшись от них: в деле бескорыстия и честности он был туп и слеп.
Отпустив покупателей, Мария принялась за счетную книгу и в то же время говорила себе: «Рассказать ли Жозефу? Мне очень хочется посмеяться вместе с ним над этим глупым предложением, как мы уже смеялись над многими другими. Но здесь предлагали деньги, что очень низко. Жозеф может огорчиться от одной мысли, что мне осмелились сделать подобное предложение. Как тут быть? Завтра все расскажу маме. У нее светлая голова; она посоветует, сказать Жозефу или нет». И Мария стала весело напевать фальшивым голосом и писать следующие слова:
Еще мало любить дорогого Жозефа, ла-ла, дери, дера!
Верить ему и ничего от него не скрывать, дери, дера!
Надо стараться еще не огорчать его, ла-ла, дери, дера!
Даже и с хорошими намерениями, дери, дера!
В это время за дверью послышался звучный и веселый голос, который также напевал: «Тра, дери, дера». Вошел Жозеф Фово, высокий красивый малый в форме национального гвардейца, в страшной медвежьей шапке, менее черной, чем его баки. Он остановился на пороге лавочки, сделав под козырек, и сказал:
— Здравия желаю моей хорошенькой женке!
VI
Такова была Мария Фово, простая буржуазка. Наивная, милая простота была двигателем благородных порывов ее сердца и веселых выходок. И, право, такая простота в тысячу раз лучше сдержанности и изящества манер, если под ними скрывается суровость и черствость, притворство и лукавство.
— Здравия желаю моей хорошенькой женке, — сказал Жозеф, входя в магазин.
Увидав мужа, Мария весело захлопала в ладоши и одним прыжком, с легкостью и гибкостью кошки, вспрыгнула с кресла на конторку, а с конторки на пол. У Жозефа невольно вырвалось: «Черт возьми!» Но больше