Читать интересную книгу Флер Д’Оранж: Сердце Замка - Ирина Лобусова

– Только о каньоне. Ни о чем больше. Пола интересовал только каньон. Но я могу дать вам совет, с чего следует начать поиски. С тех людей, которые преследовали директора музея. Вам нужно узнать, что это были за люди, откуда они и что от него хотели. Кто бы они ни были, именно с них все началось.

Я покинула агентство «Тарквелл-пресс» с тяжелым сердцем. Мне не нравилось все то, что со мной произошло. Как бы фантастично ни звучала история, но необъяснимая смерть Поля Вердена – уже реальность. С первых же шагов я наткнулась на труп. Кому это может понравиться?! В добавок к тому, меня неотвязно мучило одно слово – каньон.

Позже я сидела за компьютером, вчитываясь в текст про каньон. Я не решилась сделать распечатку (и без тщательного изучения бреда у меня хватало своих забот), поэтому предпочла оставить все, как есть в самом тексте. Текст, конечно, был какой-то ахинеей. Я и не думала подобное отрицать. Только вот существовала одна вещь, против моей собственной воли, смущавшая все мои мысли. Я не могла спокойно думать об этом. Пожалуй, со временем я даже примирилась бы с тем, что не могу думать об этом… Если б не… Если б не сам каньон.

Он был мне невероятно знаком. Словно я, действительно, находилась там прежде. Так, как будто я всегда там была, проходя самые невероятные пути. Все всплывало: тучами мошкары, врывавшимися в душный салон машины вместе с оцепенением пустоты, не оставлявшим ничему места. Прежде.

4

Константин Сопиков – автор статьи в центральной газете о сбежавшем директоре музея, напустил на себя важно-пренебрежительный вид, словно я специально вторглась на его территорию. Причем вторглась нагло, не снимая грязных сапог. Мне был неприятен его вид. Было неприятно сидеть с ним в кафе. Но, другого выхода не было. К тому же, наш столик смотрелся так странно, если не сказать, смешно. Передо мной стояла маленькая чашка кофе со сливками, а перед Сопиковым теснились: блюдо шашлыка с жареным картофелем, три горячих бутерброда и бутылка красного вина. Мне он даже не подумал предложить чего-нибудь съестного. Было чертовски обидно. Дело заключалось, конечно, не в шашлыке (на деньги, которые были с собой, я могла заказать десять таких порций), а в том, что он уселся за столик и сделал заказ, демонстративно игнорируя меня, даже подчеркнул официанту, что второй прибор не потребуется. Разумеется, мне было плевать на его угощение, просто меня покоробило проявление столь «дружеских» и «добрых» ко мне чувств. Он словно говорил мне всем своим видом: «Раз уж ты обратилась по делу, то мы становимся не друзьями, а конкурентами, и здесь нет никакого места реверансам»!

Глядя на Сопикова, который и раньше-то не страдал хорошими манерами, я вспомнила народную мудрость: «хочешь потерять друга, заведи с ним общий бизнес». Я не собиралась заводить с Сопиковым общий бизнес. Просто меня привело к нему дело, случайно оказавшееся общим. И, глупый Сопиков, даже не подозревал, что информация, которой он располагает, имеет большую ценность. Разумеется, я не собиралась делиться с ним этими сведениями. А потому сделала вид, что ничего не замечаю и не понимаю, и спокойно заказала себе маленькую чашку кофе со сливками. Бестактное, грубое поведение Сопикова напрочь отбило у меня аппетит.

– Итак, – сказал Сопиков с набитым ртом, – итак, давай поконкретнее. Что конкретно ты от меня хочешь?

– Я уже объяснила.

– А почему ты считаешь, что я должен делать тебе одолжение?

– Одолжение?!

– Разумеется! Ты просишь меня разгласить конфиденциальную информацию, которая…

– Сопиков!

– Информацию, которую я достал с таким трудом!

– Просмотрев областные газеты в Интернете…

– Да как ты смеешь! – пухлое лицо Сопикова побагровело, – как ты смеешь мне такое говорить! Мы работаем совсем не так, как вы на этом своем ящике! Я никогда не дурил людей! От твоего якобы шоу несет пошлостью и хамством, а ты еще в чем-то пытаешься упрекать меня! Да, твою журналистскую деятельность следует просто запретить в приличном обществе, потому, что ты это общество разлагаешь! А ты еще…

– Успокойся, Сопиков. Я ни в чем тебя не упрекаю. Просто уточняю, что такая информация уже была…

– Никогда не была! Я использовал данные, проверенные четкими фактами…

– Может, попытаемся поговорить нормально и спокойно?

– А я только и делаю, что разговариваю нормально и спокойно, – Сопиков прищурился, – твой опыт на телевидении дает себя знать. Это вы там привыкли дурить людей, оперируя всякими выдуманными историями, да ждать, кто больше заплатит за всякую грязь. А я работаю иначе. У меня все факты выверены, статьи строго аргументированы, а, главное, всегда согласованы с крупным начальством во избежание всяких неприятностей в мой адрес. И если начальство говорит мне сделать материал, я его делаю.

– Так, – что-то начало проясняться, – ты хочешь сказать, что статья про сбежавшего директора музея была согласована с большим начальством? Или заказана большим начальством?

– Скорей, согласована… Ты не читала мой материал? Я так удачно и талантливо поднял острую социальную проблему текучести кадров. Вроде утечки мозгов. Я сделал социальный надрез прослойки потенциальных перебежчиков… Меня очень хвалили!

– Кто хвалил?

– Ну… зачем это тебе?

– Хвалил тот, кто одобрил такую статью? Кто?

– Разумеется, в работе над материалом я обращался к первоисточникам. К общественным лицам, которые поднимают такую важную проблему в своих выступлениях и в политических программах. Я советовался с человеком, который ведет довольно значимую политическую жизнь, и он полностью одобрил мой материал потому, что сам, по своей кристальной честности и прямоте, не может не осуждать таких, как этот директор музея. Он посчитал, что моя статья будет иметь широкий общественно-политический резонанс. Ты не могла не слышать о человеке, о котором я говорю. Это депутат Горянский.

– Горянский? – действительно, мне, как любому работнику СМИ, это имя говорило о многом.

– Да. Анатолий Павлович Горянский – народный депутат. Я советовался с ним по поводу моей статьи.

– Не понимаю. У Горянского достаточно нейтральная репутация политика, который никогда не был связан со скандалами – ни с мелкими, ни с крупными. Какое ему дело до N-ской области и, тем более, до директора провинциального музея?

– Во-первых, этот музей не провинциальный! Это заповедник, единственный в своем роде. Он известен на весь мир. А во-вторых, разумеется, ничего личного. Но, буквально пару дней назад Анатолий Павлович произносил речи на сессии парламента о том, как некоторые граждане пытаются покинуть страну любой ценой. Наша газета еще печатала выдержки из его выступления. И, получив информацию от одного из наших провинциальных собкоров, я решил, что вполне уместно и разумно будет, если эту историю прокомментирует именно Горянский. Он, кстати, сразу согласился.

– Значит, ты получил информацию от одного из собкоров. Ты проверял ее?

– Ну, разумеется! Ты меня просто удивляешь! Как я мог дать непроверенные факты в печать! Все абсолютно точно и верно, никаких сомнений быть не может! А что, собственно, тебя так волнует?

– Меня волнует, действительно ли Алексеев, директор музея, выехал за рубеж?

– Да, выехал. Можешь не сомневаться. Редакция запрашивала МИД. Виза, билет – все, как положено. В Афинах он даже отметился в посольстве. Правда, потом уехал. Я не знаю, в точности, где он сейчас, но, кажется, он переехал в Германию и подал там документы, чтобы получить вид на жительство. Мне говорили, что это действительно так. Но, я точно не знаю. Точно я могу утверждать только одно: Алексеев бросил свою семью, чтобы выехать в Грецию. Что еще ты хочешь знать?

– Значит, следы обрываются в Германии…

С набитым ртом Сопиков прошамкал, – Ефё нифефо не ифесно!

В этот час в кафе было много людей. Они постоянно сновали в проходах между столиками, заказывали еду, кивали знакомым… Все было обыденно и точно так же, как было всегда… Нет! В тот день все было не так, как было всегда! У меня была цель. А, значит, пространство вокруг обретало краски. Пусть пока это были лишь бледные пастельные тона – все равно: блеклая прозрачность этих невыразительных тонов была лучше, чем унылая серая безнадежность.

Я прекратила смотреть по сторонам и снова уставилась на Сопикова. Он жадно ел, тщательно рассматривая каждый кусок так, как это обычно делают очень алчные, скупые люди. Весь его упитанный вид был преисполнен того поганенького чувства самодовольства, которое для многих значит больше, чем любые достижения. Сопиков был доволен собой: свое положение и жирный кусок еды он никогда не променял бы ни на что. Ведь этот жирный кусок, щедро политый соусом, позволял с легкостью оставить за спиной все высшие (а, значит, такие хлопотные и зыбкие) материи. Я смотрела на него… Мне вдруг стало тоскливо. Вот он, здесь, сейчас, прямо передо мной: отнюдь не ведущий дешевенького развлекательного шоу (смешного шоу, вызывающего больше смеха, чем презрения), а серьезный обозреватель крупного издания, которое имеет вес и голос. Член Союза журналистов. Еще какой-то там член. Уверенный, солидный человек, жадно смакующий собственную упитанность.