обжигая кожу, и падал куда-то вниз, топя всё в ярком пламени.
В карих глазах был вопрос. Пока ещё без ответа, практически не оформившийся, чем-то напоминающий птицу, раскрывшую темные крылья и зависшую над пропастью. Птица не знает, сумеет она перелететь опасное место, или же где-то внизу, на берегу ледяной реки, прячется охотник, который может пустить смертельную стрелу?
— Звучит… неожиданно, — собравшись с мыслями, сказала я.
Во рту почему-то пересохло. Внезапно захотелось, чтобы Гуннар сказал, что ни черта это не неожиданно, а именно так, как должно быть. Потому что уж если с кем-то и проводить эксперимент, то лучше с Главой Дома Стражей, а не с кем-то другим. Нет, я была не против этого гипотетического другого… вероятно, он тоже неплохой человек, и всё такое. Но… Когда ловишь себя на том, что в присутствии кого-то конкретного тебе больше никто не нужен — это сигнал. Пусть ещё очень слабый и практически неразличимый, но сигнал.
— Условия, желания? — вдруг улыбнулся Гуннар.
Нет, обычная улыбка… только на душе стало теплее. И в глазах будто появился теплый янтарь, напитанный солнечными лучами. И я поняла, что можно говорить спокойно и смело, не опасаясь, что не так поймут или посмеются.
— Чтобы было тепло, — сказала я твёрдо. — Чтобы там было электричество, писать в тетради я не способна, а не писать — не способна в принципе. И ещё — кофе. Не могу без него жить.
Всё это выпалила практически на одном дыхании и сама себе поразилась. Как это я так? Даже не спросила, где жить, как жить, почему именно с ним? Да, конечно, с одной стороны, я сюда и прибыла с целью, если говорить языком местных, чтоб стать чьей-то парой, но всё же для меня это было несколько… непривычно.
А ещё теперь было совсем непонятно, как себя вести. Казалось, что Гуннар чего-то ждал. Не так вот прямо открыто… Интуиция, черт бы её побрал. Я уже хотела смалодушничать и отвести взгляд, но он вдруг накрыл мою руку своей. Вновь стало жарко. Хм, может, просто поднялась температура? Нельзя же так реагировать на находящегося рядом человека?
— Хорошо, — сказал Гуннар и чуть сжал мои пальцы. В карих глазах полыхнуло янтарное пламя, заставив меня замереть. — Что ты чувствуешь, когда я к тебе прикасаюсь?
От вопроса стало не по себе. Щекотливо-радостно и в то же время немного страшно. Будто глупой и неопытной девчонке на первом свидании. Мысли почему-то путались, хотелось сказать: «Нет, ничего плохого» и «Не убирай руку».
Прошло всего несколько секунд, но мне показалось, что целая вечность. Впрочем, кажется, Гуннару тоже. Потому что он медленно склонился ко мне. Я успела заметить, что волосы у него густые и тёмно-каштановые, практически чёрные. Но, кажется, можно уже рассмотреть тонкие серебряные нити. Сколько ему лет? И пахнет от него так, что голова идёт кругом, а под коленями слабеет. И хорошо, что я лежу. Иначе точно бы рухнула.
Длинные и жестковатые пальцы Гуннара скользнули от моего запястья к локтю. Горящие янтарём глаза полностью лишили воли, не давая мне отвести взгляда.
— Что ты чувствуешь, Юлианна? — хрипло повторил он, и я поняла, что в этот раз просто не имею права молчать.
— Тепло, — шепнула пересохшими губами. — Смущение, слабость. Непонимание. Желание…
— Продолжай, — выдохнул он, пальцы уже оглаживали моё плечо. — Не молчи, у тебя красивый голос.
— Желание оказаться ближе, — сказала я чистую правду, сама одновременно и стыдясь, и шалея от собственной открытости. — Это так странно, мне кажется, будто ты можешь меня…
В дверь постучали. Я сглотнула. Откуда вы взялись? Зачем? Почему именно сейчас? Не могли подождать хоть немного?
Гуннар еле слышно что-то прошипел. Ругался. Но так, что я ни слова не разобрала. Потом шумно выдохнул и с таким разочарованием посмотрел на меня, что захотелось рывком приподняться, обнять его, ткнуться в шею и беззвучно попросить, чтобы никому не открывал. Нам и так хорошо.
Но осознав собственное желание, я пришла в лёгкий ужас. Гуннар в это время уже поднялся и подошёл к двери. Открыл. На пороге показался Гринберг, за спиной которого маячила медсестра.
— Так-так, — объявил он, — стоит только ослабить контроль, как тут уже творятся разные дела. Но это ничего страшного. Пока у вас есть я, бояться нечего.
И он подмигнул мне. Я невольно улыбнулась. Как ни странно, этот невыносимый врач был мне симпатичен. Видимо, потому, что я и сама никогда не отличалась покладистым характером.
— Ну-с, — тем временем продолжил Гринберг, обращаясь к медсестре: — Фрекен Хольме, пожалуйста, подготовьте все карты Юлианны Лунд и принесите сюда.
Девушка удивлённо округлила глаза, бросила быстрый взгляд на Гуннара. Тот кивнул. Поняв, что иных распоряжений не будет, она вышла.
— Чем вы так напугали медсестру? — не выдержала я, когда дверь за ней закрылась.
— Видишь ли, — невозмутимо начал Гуннар, — все карты пациента собираются только в одном случае.
Я чуть нахмурилась, пытаясь понять, куда они клонят.
— Когда этот самый пациент выписывается из клиники, — закончил Гринберг, невинно улыбнувшись.
***
Это было странно. Необъяснимо. Я собиралась словно во сне. Надевала свитер и джинсы. Проверяла, на месте ли… то есть в карманах ли перчатки. Села на кровать, осмотрелась. Потом бездумно уставилась куда-то в окно, будто могла отыскать там ответы на все толпившиеся в голове вопросы.
Я еду жить к Гуннару Бренхе, куратору проекта, человеку, о котором практически ничего не знаю. Но в то же время стоит только на него посмотреть, как почему-то на душе теплеет. Нет, я не чувствую влюблённости или страсти. Но будто замерзшая в злую метель путница тянусь к нему, ощущая живительный огонь. А он… он не отталкивает.
В палату заглянула фрекен Хольме и улыбнулась уголками губ:
— Всё? Или нужно ещё время?
— Да нет, — немного рассеянно ответила я, оглядывая помещение, словно могла что-то забыть. Хотя прекрасно знала, что сложила всё. Потому что в отчаянной попытке не думать, зачем я согласилась и что буду там делать дальше, максимально сосредоточилась на сборах. — Готова.
— Хорошо, — кивнула она, — вас уже ждут.
Сердце пропустило удар. Я нахмурилась и сделала глубокий вдох. Господи, я же не школьница перед суровым директором, я — равная. И не надо сейчас думать о всяких глупостях.
— Идёмте, — поманила фрекен Хольме,