в лучшем случае сигнал к созданию таковой. Смутное время не позволяло распознавать даже попутчиков. Они забаррикадировались в своих домах, предоставив улицу солдатам и черным автомобилям, пассажиры которых еще творили беззаконие. Многих лучших членов партии давно уже не было в живых.
Раубольд и Ентц вышли от Хайнике. За дверью Раубольд сказал:
— Он болен. Как бы с ним чего не случилось.
Ентц, пожав плечами, ответил:
— Он как скала, подорвать которую можно лишь по частям. Да и в этом случае все равно что-то останется.
Хайнике слышал, как Ентц и Раубольд спустились вниз. Размеренные шаги Раубольда сразу можно было отличить от семенящей походки Ентца. Хайнике представил себе, как они расстались у замка, после чего Ентц направился в нижнюю часть города, а Раубольд — в предгорье. Они долго бродили по улицам, стуча в темноте в закрытые двери домов.
Размышляя о том, удастся ли им добиться успеха, Хайнике вдруг почувствовал своеобразное покалывание в ногах. Это было зловещее предупреждение о начале приступа. Он забрался в коляску и стал медленно кататься туда-сюда по квартире. Ему было приятно положить ноги на опору, которую он пристроил в коляске. Однако боль резко усиливалась. Она разливалась от большой берцовой кости до бедра, угрожая полностью парализовать его. Ко всему этому добавились головные боли, от которых он был вне себя. Хайнике проглотил несколько таблеток. Ничего не помогло. Забарабанил пальцами по подлокотникам коляски. И от этого стало не лучше. У него было такое ощущение, будто кто-то сразу всадил ему в ноги, руки и голову по меньшей мере дюжину иголок. Он выбрался из коляски и, дрожа всем телом, ухватился за верхний край печки. Сделав несколько неуверенных шагов, он выпрямился, как бы проверяя, может ли сгибаться его спина. Его голову, казалось, жгли раскаленным железом. Но он стоял и улыбался. Хотя и стонал. Так ему было легче. Но это было секундное облегчение. Так искусный игрок, видя, что проигрывает, прибегает к своему самому излюбленному трюку. Хайнике вспомнил о небольшой площади Руммельплац. Ежегодно в престольные праздники она зазывала жителей Вальденберга игрой шарманщиков и ароматом жареного миндаля. Ему мерещилось, будто он стоит в железной клетке, которую медленно крутит какой-то то и дело приседающий мужчина. Хайнике тоже согнул ноги в коленях. Затем выпрямил. Было глупо то, что он делал. Однако ощущение, будто он находится во вращающейся клетке, не проходило. Он стал делать приседания медленнее. И вдруг ему померещилось, будто из глубины площади показалось чертово колесо.
10
За час до полуночи Раубольд поднял с постели каменотеса Мартина Грегора. Грегор появился заспанный и неприветливый. В ночной рубашке, в стоптанных тапочках, он остановился на пороге, преграждая гостю путь в дом.
— Почему ты пришел ко мне? — в лоб спросил он. — Пойди сначала к другим, а уж потом заглянешь ко мне. Почему я должен поверить тебе первый?
— Я же знаю тебя! — ответил Раубольд. — Да к тому же ты ненавидишь нацистов, как чуму.
— Это так. Я ненавижу их. Но ненавижу по другим причинам, чем вы.
— А разве причина играет здесь какую-то роль?
Появилась жена Грегора и сразу же распорядилась:
— Впусти его. Я скажу ему то, что думаю.
Она принадлежала к категории тех женщин, которые не терпят возражений. Если уж она что вобьет себе в голову, так тому и быть. Грегор знал это и никогда ей не противоречил. За все годы совместной жизни она приучила его к повиновению. Она могла быстро выпроводить Раубольда. Грегор, однако, не хотел этого, ибо Раубольд немного нравился ему, да к тому же он одобрял его намерения. Война могла бы уже давно кончиться! И действительно: пока нацисты разгуливают на свободе, войну нельзя считать завершенной.
Едва Раубольд успел усесться, как жена Грегора начала трещать:
— Мартина Грегора оставьте в покое! С него хватит и былых схваток с ними. Они уже забирали и избивали его однажды, избивали совершенно противозаконно. Они чуть было не выбили ему глаз! И это только за то, что он одному из них заткнул глотку. Они трещали тогда об окончательной победе. Но ведь прав-то был Грегор! Ничего у них не вышло с победой. Победа за нами! И ведь только за то, что он высказал одному из них свое мнение, они поломали ему кости. «Урок за необдуманное слово!» — пояснили они тогда ему. И это только за то, что он одному из них…
— Итак, вы не с нами? — попытался уточнить Раубольд.
Грегор молчал, рассматривая свои мозолистые большие руки, похожие на совки. С каким удовольствием он прошелся бы сейчас по пухлому рылу тех, кто приказывал тогда избивать его! И Раубольд был бы ему в этом неплохим компаньоном. Правда, он не отличался таким же ростом, как Грегор, но у них было нечто общее: оба не любили долго размышлять. Если нужно было что-то сделать, они сразу же приступали к делу. Ему с Раубольдом заполучить бы в руки дубинки да куда-нибудь выпроводить на время жену, чтобы она не верещала над ухом, и тогда порядок в Вальденберге был бы обеспечен. Грегору очень захотелось побродить в эту ночь с Раубольдом.
— Господь бог повелевает… — начала было жена Грегора.
— Речь идет о создании антифашистского фронта, — прервал ее Раубольд.
Жена Грегора так и застыла с открытым ртом и поднятыми руками.
— Не знаю, — неуверенно проговорил Грегор, все еще не решив, что ему предпринять: то ли склониться на сторону Раубольда, то ли согласиться с мнением жены.
Раубольд направился к выходу. Около двери он обернулся и увидел печальное лицо Мартина Грегора. Стоя со свечой в руке, Грегор переминался с ноги на ногу, будто затаптывал в землю неугодные ему мысли.
Среди ночи послышался приглушенный шум мотора. Раубольд притаился у двери какого-то дома. Мимо проехала колонна машин с погашенными фарами. Он насчитал семь военных грузовиков. В голове Раубольда мелькнула дерзкая мысль; от имени антифашистских властей остановить колонну, разоружить солдат и конфисковать машины. От такой мысли его даже пот прошиб. А между тем машины уже скрылись.
Подойдя к дому доктора Феллера, Раубольд подергал старомодный звонок и позвал:
— Доктор! Загляните-ка к Хайнике! Мне кажется, он хочет почаще видеть вас в эти дни.
— Завтра утром зайду, — ответил Феллер через окно.
11
Не прошло и десяти минут, как Раубольд ушел от Мартина Грегора, а каменотес уже облачался в куртку и брюки, в которые наспех заправил длинную ночную рубашку. Его жена сначала сделала удивленный вид, но потом засуетилась. Она достаточно хорошо знала мужа: если он на что-то