Читать интересную книгу От Терека до Карпат - Владимир Коломиец

А на следующий день казакам внезапно скомандовали седлать, и они так же внезапно переменным аллюром прошли верст пятьдесят. Выезжая временами на шоссе, они слышали глухой, как морской прибой, стук бесчисленных копыт и догадывались, что впереди и позади их идут другие кавалерийские части и что им предстоит большое дело.

Ночь далеко перевалила за полночь, когда они стали на ночлег. А утром им пополнили запас патронов, корма лошадям, и они двинулись дальше. Местность была пустынна: какие-то буераки, низкорослые деревья, холмы. Построились в боевую линию, назначили, кому спешиваться, кому быть коноводом, выслали вперед разъезды и стали ждать. Поднявшись на пригорок и спрятавшись за кустами, казаки стали наблюдать за открытою местностью, простиравшейся на версту. По ней были расставлены наши заставы. Они были так хорошо укрыты, что сразу их было и не рассмотреть. Но что это?

– Смотрите, смотрите! – раздалось среди казаков, которые указывали руками в направлении появившегося противника.

Три колонны мерным шагом наступают на наши позиции. Над головами врагов взвиваются облачка шрапнелей, передние ряды падают, но другие становятся на их место и продвигаются вперед.

– Вот и настала наша очередь вступить в бой, – сказал командир сотни и подал команду:

– Ложись… прицел восемьсот, сотня, пли! – и терцы уже больше ни о чем не думали, а только стреляли, заряжали. Лишь где-то в глубине сознания жила уверенность, что все будет как нужно, что в должный момент им скомандуют идти в атаку или садиться на коней и тем или другим они приблизят ослепительную радость победы.

Наступление было остановлено, и поздним вечером казаков отвели на ночлег. На следующий день надо было расследовать, какие пункты занял неприятель, где он окапывается, где попросту помещает заставы.

Разъезд был дальний, поэтому его возглавил хорунжий Востриков. Казакам было поручено наблюдать район версты в четыре и сообщать обо всем, что заметят. Местность была совершенно ровная, и на ней, как на ладони, виднелись три деревни. Одна была занята нашими, о двух других ничего не было известно.

Держа винтовки в руках, казаки осторожно въехали в ближайшую деревню, проехали ее до конца, и, не обнаружив неприятеля, с чувством полного удовлетворения напились парного молока, вынесенного им красивой, словоохотливой старухой. Потом хорунжий отозвал Казея в сторону и приказал:

– Бери двух дозорных и езжайте в следующую деревню, мы будем следовать за вами на расстоянии видимости, понял?

– Так точно!

– Увидите что подозрительное – сигнализируйте нам, – И он показал условные сигналы.

Поручение пустяшное, но все-таки серьезное, и главное – первое, в котором Никита мог проявить свою инициативу. Кто не знает, что во всяком деле начальные шаги приятнее всех остальных.

Никита решил идти не лавой, то есть в ряд, на некотором расстоянии друг от друга, а цепочкой, то есть один за другим. Таким образом, считал он, люди подвергнутся меньшей опасности, и они получат возможность скорее сообщить что-нибудь новое. Разъезд следовал за ними на расстоянии.

Они въехали в деревню и оттуда увидели, что к ней направляется колонна врага. Он подал сигнал хорунжему, но в это время возле них взвилось облачко пыли, и раздались винтовочные выстрелы. Никита оглянулся и понял, что над ними нависла серьезная опасность. Дорога к разъезду отрезана, а с другой стороны движется колонна. Оставалось скакать прямо на врага, промчаться перед его фронтом к дороге, по которой ушел наш разъезд. Это была трудная минута в его жизни. Лошадь спотыкалась, несясь по вспаханному полю, пули свистели мимо ушей, одна даже оцарапала луку его седла. Он смотрел на врагов и видел их растерянные лица. Невысокий пожилой офицер, странно вытянув руку, стрелял в него из револьвера. Этот звук выделялся каким-то дискантом среди остальных. Два всадника выскочили, чтобы преградить дорогу казакам, но они выхватили шашки, и те замялись. Может быть, они просто побоялись, что их подстрелят их же товарищи.

Все это в те минуты казаки запомнили лишь зрительной и слуховой памятью, осознали же много позже. Перескочив через канаву, которая обрамляла пахотное поле, они выскочили на гладкую дорогу, по которой полным карьером догнали свой разъезд.

А через неделю им пришлось выполнить не менее ответственную задачу.

Смеркалось. Казаки разбрелись по сеновалам и клетушкам большой усадьбы, где устроились на ночлег, но внезапно взводу, которым командовал теперь Никита Казей, было велено срочно собраться.

– Пойдете в ночную разведку, – сообщил есаул и, объясняя задачу подчеркнул, что разведка будет опасной.

– А кто пойдет? – спросили несколько человек у есаула.

– Командиру видней, – ответил им тот.

Решили, что взводный сам назначит охотников. Никита определил вместе с собой десять человек.

На конях доехали до пехотного сторожевого охранения. За деревьями спешились, оставили троих коноводами и пошли расспросить пехотинцев, как обстоят дела. Усатый старшина, спрятавшийся в воронке от тяжелого снаряда, рассказал, что из ближайшей деревни несколько раз выходили неприятельские разведчики, крались полем к нашим позициям и уже два раза стреляли. Никита решил пробраться в эту деревню, и, если возможно, забрать какого-нибудь разведчика живьем.

Светила полная луна, но, на счастье, она то и дело скрывалась за тучами. Выждав одно из таких затмений, дозор, согнувшись, гуськом побежал к деревне. У околицы остановились. Никита решил сам пройти по деревне и посмотреть, что делается за нею. Оставив отряд на месте – они с Путаем пошли. Он – по одну сторону улицы, Путай – по другую. Деревня словно притаилась, и они с осторожностью перебегали от одного дома к другому. Никита старался идти впереди товарища, но слишком торопиться все-таки страшно, так как в любое время можешь встретить острый и холодный, направленный на тебя штык. Вот и конец деревни, Луна пробивается сквозь неплотный край тучи, становится чуть светлее. Никита видит перед собой темные бугорки окопов, чуть продолговатые блиндажи и, словно фотографируя их в памяти, определяет их длину и направление. Чуть дальше такая же линия и сооружение посолиднее «Может, это замаскироваванные, которые так часто осыпают наших шрапнелью», – подумал Казей и замер. Сбоку мелькает крадущаяся фигура. Это враг, столкновение неизбежно. В мозгу лишь одна мысль, живая и могучая, как страсть, как бешенство, как экстаз: «Или я его, или он меня». Тот вглядывается в Никиту и тихонько свистит каким-то особенным, очевидно, условным свистом. Никита поднимает винтовку и, понимая, что стрелять нельзя, – кругом враг, бросается вперед с опущенным штыком. Мгновение – и перед ним никого нет. Начал всматриваться. Что-то чернеет. Попробовал штыком – труп. Только успел обернуться – прогремел выстрел и пуля просвистела перед самым лицом. «В распоряжении несколько секунд, пока враг будет менять патрон в патроннике», – подумал Никита и побежал к своему отряду. Из окопов послышалась частая стрельба, но она особенного страха у Никиты не вызвала, так как он уже знал, что ночная стрельба малоэффективна. Но когда луна осветила поле, он бросился ничком на землю и быстро отполз в тень домов, там идти уже было почти безопасно. Лутай возвратился одновременно с Никитой. Они благополучно вернулись к коням. Обменялись впечатлениями, поужинали хлебом с салом. Казей написал и отправил донесение. Стали думать, нельзя ли что-нибудь еще устроить. Но, – увы! – ночной ветер в клочья изодрал тучи, круглая красноватая луна опустилась над неприятельскими позициями. Все было видно как на ладони. Но они назло судьбе вновь поползли в сторону неприятеля. Луна же могла опять скрыться, или мог им встретиться какой-нибудь шальной разведчик. Однако ничего этого не случилось, их обстреляли, и они уползли обратно, проклиная лунную ночь и осторожность противника. Добытые ими сведения пригодились, дозор весь поблагодарили, а Никита Казей за эту ночь получил Георгиевский крест.

2

Следующая неделя выдалась для казаков сравнительно тихая. Полк занимал новые позиции, и артиллерия била по вторым австрийским линиям, откуда отвечали вяло. Дождик перестал, туман развеялся. Никита, выехав на пригорок, глядел на поле, по которому они бежали накануне ночью. Поле как поле, бурое, мокрое, кое-где обрывки проволок. И речка – совсем близко. Через нее и переправлялся полк.

Австрийцы продолжали отходить, и русские части, не отдыхая, преследовали их. Казакам было приказано занять лесок, синевший на горке, и они после короткой перестрелки заняли его.

Днем казаки лежали на опушке соснового леса и слушали отдаленную пушечную стрельбу. Слегка пригревало бледное солнце, земля была густо устлана мягкими, странно пахнущими иглами. Как всегда зимой, Никита томился по жизни летней природы, и так сладко было, совсем близко вглядываясь в кору деревьев, замечать в ее грубых складках каких-то проворных червячков и микроскопических мушек. Они куда-то спешили, что-то делали, несмотря на то, что на дворе стоял декабрь. Жизнь теплилась в лесу, как внутри черной, почти холодной головешки теплится робкий тлеющий огонек. К вечеру им пришел приказ: оставаться в лесу на всю ночь. Выставили сторожевое охранение, поели, что было в мешках, и в тиши, в темноте и лесной прели многие заснули.