Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, я обнаружила Женю, обратила на нас его внимание, помахав рукой. Он откликнулся не сразу, был занят разговором. Мы подождали. Спустя пару минут с присущей ему непринужденностью он удовольствовался нашим присутствием и, обращаясь ко мне преимущественно, поинтересовался, как нам здесь, в «орешке», нравится? Я желала пропустить этот вопрос мимо ушей, но его долгий и внимательный взгляд требовал обратных слов.
– Мрачновато, – ответила я лаконично, сокрыв еще несколько нелестных эпитетов, так и напрашивавшихся в комментарий. Впрочем, мое лицо, конечно, выразило недосказанное. Женя, к большому облегчению моему, не смутился нисколько полученным ответом, напротив, дал понять, что ожидал гораздо худшей реакции.
– Если бы вам пришлось по вкусу это место, прямо так, с первого же шага, я бы подумал: «С этими людьми что-то не так, их нужно бояться», – улыбаясь одними глазами, произнес он. – Обыкновенный его прием, заставляющий сомневаться в серьезности высказывания и в то же время не позволяющий с полным правом принять его слова за шутку. Так и подразумевает в тебе своим взглядом идиота, – добавил бы сейчас Костя, но Костя завистлив и невежественен, с его мнением безрассудно считаться.
Мы разместились за одной из бочек. Нам тоже подали пиво. Женя отпил глоток. Я последовала его примеру. Появились на сцене музыканты, им зааплодировали, заиграла музыка.
Откровенно говоря, кроме песни, которую я вам некогда представляла, как столько знаменитую, что даже наш Николай Антонович обязан был ее слышать, кроме той песни я не знала других песен этой группы. Бог весть как оно должно было быть у Нирваны, но здесь мне что-то не очень сразу понравилось. Звучало как-то немелодично. Тщедушный мальчуган, с растрепанными, крашеными волосами, в подранных штанах и затертой джинсовой куртке неистово горланил в микрофон, будто с задачей перекричать собственную гитару, надрывавшуюся, к слову, наравне с ним. Рядом лысый барабанщик с сережками в ушах и нетрезвого вида бас-гитарист, старательно шумя, ему аккомпанировали. При этом мальчуган все показывал звукорежиссеру различными жестами, что нужно сделать его голос еще выше, при этом еще отчаяннее налегал на свой инструмент, так что, в конце концов, порвал струну. Образовался неумышленный антракт таким образом. Женя повернулся к столу. На удивление его вид отображал удовлетворение происходящим. «Какая мощь, какая энергия! – сказал он. – Эти парни знают толк в настоящей музыке». Произнесено это было так настойчиво и столь убежденно, что я тут же почувствовала неловкость за свое невежество, за незнание и непонимание настоящей музыки. Мое смущение было очевидным. Женя посмотрел на меня со снисходительной улыбкой, как на малое, несмышленое дитя, не развитое, не знающее жизни.
– Музыку в стиле гранж, – сказал он, – можно сравнить с сигаретой. Когда буквально выворачивает тебя в момент знакомства, но, оглянуться не успеешь, как возникнет зависимость… – Ах, тетушка, нельзя иметь столько ума, скольким наделен Евгений. Как искрометна, как красочна его речь, как богата на живые и ясные образы, какие точные он приводит сравнения. Как жаль, что я не обладаю феноменальной памятью, способной воссоздать услышанное слово в слово! Я бы желала объяснить вам историю происхождения гранжа, рассказать о его становлении и развитии, о прорыве гранжа в мейстрим… Мейстрим, к слову, это то, что на виду, тетушка, то, что модно, это знать важно! Речь Жени буквально пестрит подобными словами, такими от которых мы с вами, дорогая моя, на расстоянии семи морей находимся, за Кудыкиной горой, в нашем Покровске, о которых не имеется понятия и приблизительного. Какая трагедия в том, что мы с вами такие непросвещенные! Не знаю, как вы, душенька, но я намерена меняться. И я уже меняюсь… Но речь пока не о том. Я хотела вам прежде всего рассказать о гранже… Хотела, но чувствую, что неспособна. Это такая материя… «Это больше, чем музыка, это образ жизни!» – по словам Жени. Знаете, где зародился гранж? В Америке. Все самое лучшее, самое прекрасное оттуда! Курт Кобейн оттуда. Курт Кобейн, тетушка, это солист той группы на кавер-концерте которой мы присутствовали, тот, который убил себя из ружья в порыве меланхолии. Ах, надо знать, что это был за человек! Говорят о нем, что еще в утробе матери он был чуть-чуть не удушен пуповиной, что еще оттуда начались его страдания. Он страшно страдал, тетушка, страдал душевно и физически, у него нестерпимо болел живот и потому он ел наркотики, то есть не ел, а пил, то есть колол, если уж докапываться истины. Но все это вовсе не имеет значения. Имеет значение то, что еще при жизни он стал кумиром, стал иконой, стал примером и предметом подражания. Это был новый герой, совершенно отличный от всех типичных героев. Он не считал нужным мыться, никогда не причесывался, одевался как попало и во что придется, на концертах бил гитару о сцену и о свою голову, в общем, как вы и сами можете заключить, милая тетушка, личностью он был в высшей степени незаурядною. Ум в нем заходил за разум, песни его не совсем лишены были смысла, а случайные его фразы налету подхватывались журналистами, переводились на все языки мира и заучивались поклонниками наизусть. «Nobody dies a
- Не хлебом единым - Максим Юрьевич Шелехов - Русская классическая проза
- Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький - Русская классическая проза
- Оружейный остров - Амитав Гош - Русская классическая проза