— Вы сегодня чем-то озабочены, Джим.
Он не смотрел на нее. Его взгляд скользил по другим посетителям ресторана компании «Инквуд».
— Мне интересно, сколько людей не пришло бы сюда обедать, не будь здесь блюд из морепродуктов.
Она удивленно посмотрела на него, потом рассмеялась.
— Должна признаться, после того как целый день общаешься с тупыми юридическими умами, встретить того, у кого вольный образ жизни, все равно что глотнуть горного воздуха.
Он перестал разглядывать обедающих и посмотрел на нее.
Бонни Кован тридцать пять лет, и она необычайно привлекательна. Она давным-давно поняла, что красота способствует карьере, и никогда не пыталась ее скрыть. У нее прекрасные волосы, шелковистые, ниже плеч. Грудь маленькая, но пропорциональная, как и ноги, которые она умело демонстрирует с помощью короткой юбки. Она также очень умна и никогда не пасует на судебных заседаниях.
Сандекер слегка устыдился своей невнимательности.
— Какое красивое платье, — сказал он, делая слабую попытку проявить внимание.
— Да, красное идет к моим светлым волосам.
— Прекрасное сочетание, — расплывчато заметил он.
— Вы безнадежны, Джим Сандекер, — сказала она, качая головой. — Вы бы сказали то же самое, если бы мы сидели голыми.
— Гмм?
— К вашему сведению, платье коричневое, а волосы у меня каштановые.
Он покачал головой, словно стряхивая паутину.
— Простите, но я предупредил, что я плохой собеседник.
— Мыслями вы точно за тысячу миль отсюда.
Он почти застенчиво взял ее за руку.
— Обещаю на весь остаток вечера сосредоточиться исключительно на вас.
— Женщины страстно любят маленьких мальчиков, которым нужна мамочка. А вы самый жалобный маленький мальчик, какого я видела.
— Осторожней со словами, мадам. Адмиралы не любят, когда о них говорят «жалобные маленькие мальчики».
— Хорошо, Джон Пол Джонс.[3] А как бы покормить умирающих с голоду матросов?
— Все что угодно, лишь бы предотвратить мятеж, — сказал он, улыбнувшись впервые за вечер.
Он безрассудно заказал шампанское и самые дорогие морские деликатесы из меню, как будто это была его последняя возможность. Расспросил Бонни о деле, которым та занята, и умудрился скрыть полное отсутствие интереса, когда она принялась рассказывать последние сплетни о Верховном суде и законодательных манипуляциях конгресса.
Они доели суп и приступили к груше, сваренной в белом вине, когда в вестибюль вошел человек, сложенный, как футболист в щитках, огляделся и, увидев Сандекера, направился прямо к нему.
Он улыбнулся Бонни.
— Мэм, прошу прощения за вторжение.
И быстро заговорил на ухо Сандекеру.
Адмирал кивнул и печально посмотрел на стол.
— Прошу меня простить, но я должен идти.
— Государственное дело?
Он молча кивнул.
— Ну ладно, — покорно сказала она. — По крайней мере вы были моим до десерта.
Он подошел и по-братски поцеловал ее в щеку.
— Мы повторим.
Потом заплатил по счету, попросил мэтра вызвать Бонни такси и вышел из ресторана.
Машина адмирала остановилась у входа в особый туннель к Центру исполнительских искусств имени Кеннеди. Дверцу открыл человек со строгим лицом, в строгом черном костюме.
— Прошу за мной, сэр.
— Секретная служба?
— Да, сэр.
Сандекер больше ни о чем не спрашивал. Он вышел из машины и вслед за агентом прошел по убранному коврами туннелю к лифту.
Когда лифт остановился, его провели к ярусу за ложами. Там оказалась маленькая комната для встреч.
Дэниэл Фосетт с лицом как из мрамора приветственно помахал рукой.
— Простите, что помешал вашему свиданию, адмирал.
— Мне сказали, дело срочное.
— Я только что получил новый отчет с острова Кадьяк. Положение ухудшилось.
— Президент знает?
— Пока нет, — ответил Фосетт. — Лучше подождем антракта. Если он вдруг выйдет из ложи во время второго акта «Риголетто», это воспламенит многие не в меру подозрительные умы.
С кофе на подносе вошел служитель Центра Кеннеди. Сандекер налил себе кофе, Фосетт расхаживал по комнате.
Адмирал подавил желание закурить сигару.
Через восемь минут появился президент. Когда дверь открылась и закрылась, на миг стали слышны аплодисменты после второго акта. Президент был в черном смокинге с белым платочком, аккуратно сложенным в нагрудном кармане.
— Хотел бы сказать, что рад снова видеть вас, адмирал, но всякий раз, как мы с вами встречаемся, происходит кризис.
— Похоже на то, — ответил Сандекер.
Президент повернулся к Фосетту.
— Ну, что у нас плохого, Дэн?
— Капитан автопарома не выполнил указания береговой охраны и повел свой паром обычным маршрутом от Сиварда на материке до острова Кадьяк. Паром только что обнаружили на отмели у острова Мармот. Все пассажиры и экипаж мертвы.
— Боже! — воскликнул президент. — Сколько жертв?
— Триста двенадцать человек.
— Это конец, — сказал Сандекер. — Стоит журналистам учуять жареное, и разразится ад.
— Ничего нельзя сделать, — беспомощно сказал Фосетт. — Новость уже передают по радио.
Президент опустился в кресло. На телеэкранах он кажется высоким. И ведет себя как высокий человек, хотя на самом деле он всего на два дюйма выше Сандекера. Голова над лбом начала лысеть, волосы поседели, а на лице такое напряженное и серьезное выражение, какое редко видела публика. Президент чрезвычайно популярен — благодаря своей сердечности и заразительной улыбке, которая способна смягчить самую враждебную аудиторию. Успешные усилия по объединению США и Канады в одно государство создали ему репутацию, неуязвимую даже для самой оголтелой критики.
— Нельзя больше ждать ни минуты, — сказал он. — Нужно установить карантин во всем Аляскинском заливе и эвакуировать всех в пределах двадцати миль от берега.
— Должен возразить, — тихо сказал Сандекер.
— Хотелось бы знать почему.
— Насколько нам известно, заражение захватывает открытые воды. На материке пока никаких его следов. Эвакуация населения — чрезвычайно трудная массовая операция, которая займет много времени. Жители Аляски, особенно рыболовы, живущие в этом районе, люди упрямые. Сомневаюсь, чтобы они при каких бы то ни было обстоятельствах ушли добровольно, тем более по приказу федерального правительства.
— Упрямый народ.
— Да, но не глупый. Все ассоциации рыболовов согласились не выходить из портов, а на консервных фабриках начали захоронение последних уловов.