Читать интересную книгу Эффект серфинга - Юрий Тупицын

Когда в хороводе танца Снегин со своей партнёршей переместился на сторону Лобова, Иван, привлекая внимание товарища, поднял руку. Но увлечённый разговором Всеволод этого не заметил. Иван профессионально пожалел своего старого товарища: будь Снегин работающим пилотом-командиром, такого никогда бы не случилось. Деквалифицировался Всеволод на своём высоком административном посту.

Снегин жеста Ивана не заметил, зато заметили другие. В мире космонавтов Иван Лобов пользовался известностью, ничуть не меньшей, чем в былые времена какая-нибудь эстрадная супер-звезда. Только Иван пользовался другой — трудовой известностью, которая возносила своего избранника далеко не столь стремительно и шумно, но зато надёжно и навсегда. Пожалуй, в профессиональных вопросах космической работы авторитет и известность Лобова были даже выше, чем у командующего дальним космофлотом Всеволода Снегина. В среде гиперсветовиков бытовала ссылка на мнение Ивана Лобова, как на прецедент, обсуждать который конечно же можно, но сомневаться в котором в общем-то неразумно. «Аутос эфа!» — посмеивались порой космонавты-гиперсветовики, копируя древних пифагорейцев, живших тридцатью веками раньше, но относились к этому: «Он сам сказал!» — отнюдь не юмористически. И уж конечно, любая встреча Лобова со Снегиным, а тем более в кафе космонавтов, никак не могла пройти незамеченной. Когда Всеволод не заметил приветственного жеста товарища, чья-то рука из танцующих по соседству коснулась его плеча, а кивок головы указал на белый столик. Снегин обернулся и, поскольку улыбка и без того играла на его губах, улыбнулся ещё шире. В свою очередь подняв руку, он жестом показал, что сейчас проводит партнёршу и подойдёт. Через минуту он присоединился к Ивану и поздоровался, хотя они уже встречались по видеоканалу:

— Здравствуй, нетулика.

— Здравствуй, донжуан, — в тон ему ответил Лобов.

— Это Ильта, — пояснил Снегин, усаживаясь в плетёное кресло. — Дочь старого Лунге, который был инструктором по пилотажу и у тебя и у меня.

— Каждая девушка — чья-нибудь дочь.

— В особенности красивая, верно?

Иван не поддержал шутки, и Снегин, сменив тон, полюбопытствовал:

— А Клим и Алексей?

— Их не будет. — И поскольку Всеволод смотрел недоверчиво, не зная, как принимать эти слова — в шутку или всерьёз, пояснил: — Дело у меня секретное.

— Даже от Клима и Алексея?

— Отчасти и от них.

Лобов никогда не отличался многословием, но сегодня был особенно краток. Пытаясь угадать, что кроется за всем этим, Всеволод выдержал паузу, оглядел сервировку, одобрительно кивнул, отделил от внушительной кисти виноградину, уважительно взвесил на ладони и отправил в рот.

— Хорош! С земляничным привкусом.

— А это хорошо, когда виноград — да с земляничным?

— В меру все хорошо.

— Да, — рассеянно согласился Лобов, — в меру все хорошо. Только кто её устанавливает, эту меру?

— Человек — мера всех вещей.

— Разные они — люди.

— Разные, — согласился Снегин.

— А стало быть, и меры разные, верно?

— Верно.

Снегин не форсировал разговор, приглядываясь к старому товарищу, прикидывая, как вести себя, чтобы, не дай Бог, не допустить какой-нибудь неловкости в такой деликатной ситуации. Сам он предпочёл бы лёгкий, непринуждённый, сдобренный шуткой разговор, если бы даже речь шла об очень серьёзных вещах. Разговор, он и есть разговор, предварение настоящих дел и событий. Но Иван всегда был тяжеловат в беседах, к тому же не Всеволоду сейчас выбирать, на то воля Ивана. Снегин вернулся из инспекционного облёта галактических баз только сегодня, на рассвете, пробыв в дальнем космосе в общей сложности около полугода и лучше, чем кто-либо другой, зная о несчастье Ивана. Тогда же, утром, дождавшись подходящего часа, он и связался с Лобовым.

— Соболезную, — коротко сказал он после традиционного обмена приветствиями.

— Не надо об этом.

— А что надо? — импульсивно и, может быть, не вполне к месту спросил Снегин.

— Встречу. Есть серьёзный разговор.

— Когда?

— Чем быстрее, тем лучше.

— Тогда сегодня. Вечером. Там, где тебе удобно. И время назначай сам.

Лобов помедлил, прежде чем ответить.

— Может быть, денёк-другой передохнешь после рейда?

— Я в форме, Иван. Сегодня вечером.

Теперь, когда эта встреча состоялась, Снегин внимательно приглядывался к товарищу. Хорошо зная характер Лобова, он изначально догадывался о предмете столь спешного, необходимого ему разговора. Его догадка обрела опору, когда Снегин, пользуясь своим высоким положением, навёл общие справки о занятиях экипажа «Торнадо» в течение пяти недель его пребывания на земных каникулах. Эта догадка превратилась было в уверенность, когда Снегин заметил свежие рубцы на лице Ивана, точно от удара тонким бичом или ивовым прутом: один, едва различимый, — на левой щеке, другой, куда более выраженный, — на шее, пониже уха. Не надо было быть медиком специалистом, чтобы догадаться об их происхождении: это были следы лучевых ударов при стрельбе по Лобову как по мишени из лучевого пистолета на пониженной, но все-таки более чем ощутимой мощности. При таких тренировках Иван никогда не жалел себя и работал на грани почти неразумного риска, упрямо исповедуя древнюю суворовскую истину — тяжело в учении, легко в бою. Снегин представил себе, как выглядит скрытый сейчас одеждой торс Ивана, и невольно вздохнул. А он-то недоумевал, зачем экипажу «Торнадо» понадобился для тренировок снайпер-инструктор — виртуоз стрельбы из всех видов горячего оружия.

Но чем больше присматривался Всеволод к Лобову, тем все более расшатывалась его обретённая было уверенность в том, что ему уже известна суть его затеи. Странный был какой-то Иван, на себя не похожий. И не поймёшь — какой! Рассеянный? Злой на весь мир? Уставший, махнувший на все рукой? Почему, собственно, он пришёл на встречу один — без Клима и Алексея? И потом, это уж ни в какие ворота не лезло, несмотря на своё горе, Иван помолодел. Помолодел, несмотря на тени под глазами, углубившиеся морщины над переносьем и в углах рта, обозначившуюся скульптурную сухость, худобу лица. Помолодел, будто сбросил со своих плеч добрый десяток лет, превратившись в того Ивана Лобова, который сидел рядом с ним в кафе космонавтов на базе возле Стикса. Будто и не было этого путаного, нашпигованного событиями десятилетия. Недаром Ильта сказала ему: «Я думала, он старше». «Кто?» — не понял Всеволод. «Лобов. — Огромные глаза Ильты обежали лицо Онегина. Я думала, вы — ровесники. А он — моложе». Всеволод отделался шуткой, но почувствовал лёгкий укол — ревности, зависти, недовольства ли — трудно было понять, но почувствовал. И успокоил себя тем, что Ильта ошиблась, не может беда молодить человека. Но она не ошиблась, Иван и впрямь помолодел! Он словно очистился от всего случайного, накапливаемого в душах человеческих буднями прожитых дней, стал яснее, строже, а может быть… может быть, и злее. Наверное, именно в этом секрет неожиданной вспышки его второй молодости. Здоровая злость на несправедливость судьбы — удел молодёжи; зрелые люди реагируют на вольности рока куда терпимее, они уже по опыту знают, что вместе с талантом, умением, ловкостью в жизни немалую роль играет ещё и простое везение, что против воли случая не попрёшь, а с судьбой приходится мириться в силу необходимости. А вот Иван, судя по всему, с судьбой не смирился! Как и в юности, как и на пороге зрелости, когда он только завоёвывал своё место в дальнем космофлоте, Иван озлился на капризницу судьбу, озлился, а поэтому, вопреки её каверзам, — помолодел. От такого, озлившегося и помолодевшего Ивана можно было ждать самых неожиданных авантюр.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});