Читать интересную книгу Макиавелли - Жан-Ив Борьо

Итальянские элиты того времени восприняли поход Карла VIII как набег варваров. Он вселил в них такой же веками неистребимый «великий ужас», как переход через Альпы армии Ганнибала вместе с боевыми слонами – в души римлян в 218 г. до н. э. Обитатели Рима, услышав шум приближающейся карфагенской армии, который они приняли за потоп, подумали, что настал их последний час: «Hannibal ad portas!» (лат. «Ганнибал у наших ворот!»). Но нынешнее положение итальянских государств было неизмеримо хуже: в 201 г. до н. э. римлянам удалось победить карфагенян, а в 1494 г. ничто не смогло остановить нашествие французов. Это поражение оставило глубокий след в умах поколений.

Парадоксальным последствием катастрофы было возникновение образа золотого века: время до нашествия рисовалось теперь итальянцам как потерянный рай, тоску по которому выразил историк Гвиччардини:

Бедствия итальянцев, едва они начались, так огорчили и напугали их оттого, что раньше дела их были веселее и счастливее. Определенно, с тех пор, как тысячу лет назад Римская империя, ослабленная из-за перемены в тогдашних нравах, утратила величие, которого она достигла благодаря редким добродетелям и фортуне, еще никогда Италия не знала такого процветания и таких завидных условий, как те, которыми она услаждалась, живя в покое и безмятежности в году 1490-м от Рождества Христова и в годы предшествовавшие ему и следующие за ним. Достигнув состояния высшего мира и покоя… она блистала великолепием своих государей, роскошью и благородным обликом своих неисчислимых красивых городов, крепостью и величием христианской веры; она благоденствовала под правлением умудренных в государственных делах людей и процветала стараньями благородных умов, самых прославленных и виртуозных, постигших все науки и искусства…

К нашему сожалению, «История Флоренции» Макиавелли заканчивается 1492 г., но он не раз писал в своих сочинениях о том потрясении, каким стал для Италии 1494 г. Прежде всего чтобы дискредитировать Карла VIII, которого не любил, но главным образом чтобы снова и снова обличать нерешительных политиков, приведших свои государства к гибели; писал, призывая к созданию армии с опорой на народ, способной сопротивляться такому сильному неприятелю, как французы. Во главе этой армии он видел истинного государственного мужа, «искупителя», способного объединить все силы Италии.

Республика Савонаролы

Когда молодым человеком Макиавелли поступил на службу (в Палаццо, как тогда говорили), то своим успехом он был обязан тому обстоятельству, что период влияния доминиканца, или, по выражению некоторых, «момент Савонаролы», подошел к концу. С 1492 г. монах-доминиканец из Феррары, брат Джироламо Савонарола, читал во Флоренции свои апокалиптические проповеди с политическим подтекстом, предрекая ей грядущие несчастья. И вторжение французов в 1494 г. было воспринято как исполнение его пророчеств, о чем Макиавелли пишет с досадой в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия»: «…всякий знает, что нашествие французского короля Карла VIII на Италию было предсказано братом Джироламо Савонаролой» (кн. I, гл. LVI). В четырех воскресных проповедях по книге Бытия, произнесенных в предрождественский период 1492 г., и в проповедях в пост 1494 г. он говорил о пришествии нового Кира, который подчинит себе Флоренцию и всю Италию.[24] Естественно, авторитет этого «проповедника отчаявшихся», как его называл Лоренцо Великолепный, сильно возрос после прихода французов. После бегства Пьеро Невезучего во Флоренции образовался политический вакуум, система государственного управления, сфальсифицированная Медичи в своих интересах, чтобы выборы и жеребьевки всегда оборачивались в их пользу, бездействовала. Не имея достойного выбора, флорентийцы стали следовать «советам» страстного проповедника, внушенным, как они полагали, Господом. По этому поводу Макиавелли, которого не трогали гневные излияния брата-доминиканца, с иронией писал:

Так, флорентийский народ не считает себя ни невежественным, ни грубым: однако брат Джироламо Савонарола убедил его в своих сношениях с Богом. Я не хочу разбирать, говорил он правду или нет, потому что о таком человеке до́лжно говорить не иначе, как с уважением; я говорю только, что этому поверили очень многие, хотя не видели никакого чуда, которое могло бы внушить им эту веру; для внушения веры им было достаточно его жизни, учения и предмета его речей.[25]

Савонароле было поручено вести переговоры с Карлом VIII об условиях его «вступления» в город. Он встретился с Карлом в Пизе, куда прибыл как minister Dei (лат. «служитель Божий»), и прекрасно справился со своей миссией. Он объяснил Карлу, что они оба призваны дополнять друг друга: король – бич Божий, посланный флорентийцам в наказание за их грехи и для их renovatio (лат. «обновления»), и монах, который станет орудием исправления грешников. Слова его возымели действие, Карл пощадил город и 28 ноября покинул его, что выглядело в глазах сторонников Савонаролы настоящим чудом. Теперь, когда руки у него были развязаны, тон пророчеств совершенно изменился. Раньше, находясь «в оппозиции», он бичевал богатых и поносил гуманистов, теперь же от беспросветного пессимизма он перешел к ослепительно-прекрасным видениям будущего, забыл про Апокалипсис и увлекся милленаризмом с местническим оттенком. Так, 30 ноября 1494 г. он объявил, что Флоренция, «Город Лилии», призван стать небесным Иерусалимом, с которого начнется возрождение христианства.[26] Говоря это, он не изобретал ничего нового, так как по местной традиции Флоренция считалась избранницей Божией, по другой же традиции ее называли наследницей Римской республики. Гениальность Савонаролы состояла в том, что на какой-то короткий момент ему удалось объединить два этих представления, тем самым придав городу исключительный характер.

Безусловно, Савонарола, будучи священником, если и пытался влиять на политику, то исключительно проповедью и своим церковным служением. Отсюда его гневные проповеди в церкви Сан-Марко и в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре, а позднее, когда в 1495 г. папа запретил ему проповедовать, не менее страстные послания, в том числе обличительное «Письмо к другу» (Epistola a un amico), отражающее радикализацию его политического дискурса: в нем он заявляет, что те, кто противится правде, «не достойны жить на земле». Небесный Иерусалим нельзя построить за один день. Савонароле это было прекрасно известно, и потому в начале 1498 г., когда его звезда уже клонилась к закату, он открыто и четко изложил свои политические взгляды в «Трактате брата Джироламо из Феррары о том, как управлять и повелевать городом Флоренцией» (Trattato di frate Girolamo Savonarola circa il reggimento e il governo della città di Firenze). Сейчас, когда пробил час политики, писал он, нужно не мешкая закладывать основы новой Флоренции, и оплотом ее должны стать священники и, конечно, монахи, чья непорочная жизнь привлечет к городу Божью благодать, правительство, коему надлежит поддерживать связь между Богом и людьми устроительством религиозных шествий, и конфратерии, чей долг молиться о процветании города. И все это должно привести к единению всех и благоденствию каждого. Начало этого нового государства было положено в конце декабря 1494 г. принятием законов, целью которых была демократизация системы управления. По образцу венецианского совета был создан Большой совет народа и коммуны, состоявший из 3000 членов; он был наделен широкими полномочиями в вопросах избрания на государственные должности, подготовки и контроля за соблюдением законов и рассмотрения петиций… При поддержке своих сторонников-антипапистов, которых прозвали «плакальщиками» (ит. piagnoni) по аналогии с наемными плакальщиками, сопровождавшими похоронные процессии, а также потому, что они начинали рыдать от избытка чувств во время его страстных проповедей, он попытался произвести переворот в общественной морали, опираясь на тех, кого он считал менее порочными, то есть детей (своих fanciulli). Придерживаясь традиции доминиканцев, Савонарола верил в моральное превосходство детей, которые, пройдя через крещение, избавляются от природной склонности к греху. Он ставил их во главе процессий во время карнавальных шествий в 1496, 1497 и 1498 гг. и на Пальмовое воскресенье[27] в 1496 г., говоря: «Они изведают милости Флоренции и будут мудро ею править, потому что зло не коснется их, как их отцов, которые не могут отказаться от тиранического правления и постичь, сколь велика Благость свободы». Предложив идеальный синтез политики и морали, он призывал будущее поколение принести в государственные институты ту священную свободу, которую презрели отцы, поддавшись пагубной склонности. Следовательно, надо было все преобразовать, подчинить вере, и прежде всего карнавал, ту яркую витрину города, которую Медичи использовали для собственного прославления. И потому, по примеру апостола Павла, который в городе Эфесе сжег чародейские книги,[28] во время знаменитых capannucci, карнавалов 1497 и 1498 гг., по приказу Савонаролы на площади Синьории жгли музыкальные инструменты, игральные кости, шутовские наряды, карнавальные маски и «непристойные» книги. Все это собирали дети, обходя дом за домом. Савонарола хотел превратить языческий праздник, на котором традиционно устраивались потешные баталии со швырянием камней в противника (il far a sassi) и взималась дань с прохожих (stili), в христианский ритуал вхождения в Великий пост со сбором милостыни и дружескими хороводами. Дети в одеждах ангелов вместо маскарадных костюмов отправлялись «наставлять на путь истинный» богохульников, игроков и куртизанок… Однако не все шло гладко: compagnacci, молодые люди от восемнадцати до тридцати лет, устав от строгих правил богоугодной жизни, настойчиво отстаивали свое право радоваться жизни… Озлобленная молодежь не раз нападала на монастырь Сан-Марко во время проповедей Савонаролы, и, к слову сказать, именно во время такого нападения в ночь с 8 на 9 апреля он был арестован и посажен в тюрьму. А пока, хоть и осужденный на молчание после запрета на проповедь, наложенного Римом, он по-прежнему невозмутимо руководил политической и духовной жизнью города.