Читать интересную книгу Волк в бабушкиной одежке. - Фредерик Дар

— Ну вот. Я сказал себе, что, если я сумел бы восстановиться в кадрах, я прослужил бы шесть месяцев, необходимых для получения этой надбавки. Я перешел бы, таким образом, в высшую категорию и…

Я прерываю его дружеским шлепком.

— Короче, ты хочешь вернуться сюда?

— Ну да, вот, — отвечает он, снова прослезившись. — Деньги — хорошо, но в жизни есть еще кое-что. Твой кузен Гектор, который прямо зверь в работе, будет управлять агентством вместе с мадам Пино.

— А кафе твоей жены?

— Продадим. Мадам Пино займет пост в бюро агентства, мы сэкономим на секретарше. Она, правда, не умеет печатать, но вяжет не хуже любой машинистки… Скажи, Сан-А, ты мог бы замолвить словечко перед Стариком?

Пока я собираюсь ответить, раздается трезвон внутреннего трубофона. Хотите — верьте, хотите — займитесь прочисткой нижних дыхательных путей древних греков, но это именно Большой Босс требует любимого Сан-Антонио.

— Подожди меня, есть о чем побеседовать, — говорю я Пино. — Сползаю повидаться с Оболваненным[9].

Человек с очищенной от растительности макушкой меряет меня взглядом с головы до ног еще с порога своего мрачного кабинета. У него вид радушного человека, чью жену вы задушили, дочь изнасиловали, автомашину раскурочили, деньги отняли, а тещу оставили ему. На столе перед ним шесть газет. Он нервно пианинит пальцами по их титульным листам.

— Так, так, Сан-Антонио! — восклицает лишенный подшерстка. — Хорошенькие новости я узнаю. Что это значит? Теперь уже убивают людей, которых вы навещаете?

— Я предполагал это обсудить с вами, господин Директор.

— Вы предполагали! — тон у него такой, как у того тупого, которому тунцеловы из города Тонона толкнули тонну тунца (в масле[10]).

— Если бы вы дали себе труд выслушать, — перебиваю я так сухо, что приди кому мысль разгладить его лысину, пришлось бы ее сначала сбрызнуть.

Он собирается взорваться, но фитиль гаснет по пути.

— Что ж! Я слушаю вас, Сан-Антонио.

В выверенных словах я повествую ему про все предыдущее. Он слушает меня, не шевельнув и бровью, которая заменяет ему шевелюру. Иногда он ее поглаживает раздраженным пальцем. Когда я заканчиваю, он обрушивает кулак на газеты.

— Что за глупая идея была у Пино открыть агентство!

— Кстати. Пино просится обратно. Старикан подавляет улыбку триумфа.

— В самом деле?

— Он рыдает. Ностальгия по родному дому. Нет другого желания, как только опять работать под вашим чутким руководством.

Ничто так не льстит хозяину.

— Посмотрим. Я изучу его ходатайство после окончания дела. Потому что вы урегулируете его немедленно, Сан-Антонио. Я не люблю, когда людей убивают под носом у моих сотрудников.

— Я вцеплюсь в него немедленно, босс. Только и ждал от вас зеленого сигнала.

В реальной жизни, ребята, прежде чем веселиться, всегда надо застраховаться. Теперь, когда я вкалываю на босса, я решил раскрутить всю машину. Прежде чем присоединиться к будущему восстановленному на работе, забегаю в лабо повидаться с рыжим. Он горбатится у длинного фаянсового стола. Перед ним великолепный микроскоп. Обертки разложены вокруг аппарата. Тут же четыре маленьких флакона с пшикалками на горлышках. Похоже, что в первом — дихлофос, во втором — мозольная жидкость (если верить цвету), в третьем — разбавленный денатурат, и в четвертом — хлороформ (но я могу и ошибаться).

— Что-нибудь новенькое? — осведомляюсь без малейшей надежды.

Он отрывает глаз от окуляра, насвистывая как раз известный романсик «Он был окулярный советник…» У него вид счастливчика, что является добрым предзнаменованием.

— Да, месье комиссар, есть новенькое!

Он не спешит. Его шевелюра в солнечном нимбе похожа на объятый пламенем куст.

— Эти семь оберток были отштемпелеваны одновременно.

— Что вы имеете в виду, старина?

— Я хочу сказать, что адрес, набранный с помощью резинового клише, был оттиснут семь раз подряд.

Чешу в затылке, рассматривая адреса.

— Послушайте, Манье, — говорю я, — вы или Шерлок, или дьявол. Как вы, черт побери, можете утверждать что-либо подобное!

— Достаточно тщательно исследовать каждый адрес под микроскопом и сопоставить! Лицо, сделавшее почтовые отправления, приготовило обертки заранее. Это тем более верно, что три бумаги совпадают, составляя один большой лист… Видите…

Я согласен. Три бумаженции, без вопросов, совпадают краями.

— Дальше, — продолжает конопатый, — стало быть, экспедитор приготовил обертки. Обмакнул клише в чернильный тампон и оттиснул три раза, а потом макнул опять. Смотрите, как бледнеют чернила. Есть еще подтверждение: маленькая волосинка была на тампоне, а затем прилипла к печати. Видите, она оставила три раза след на первой букве «С» на фамилии Фуасса. После другого обмакивания шерстинка переместилась и залезла немного на вторую «С». И опять три раза подряд. А на седьмом она исчезла. Без сомненья, она осталась на тампоне, когда в третий раз наш тип обмакнул клише.

— А седьмой пакет не мог быть оттиснут позже? — предполагаю я.

— Не думаю, — улыбается Манье, — потому что он обернут в одну из трех частей того большого листа бумаги.

Я треплю его по плечу. Вот некто, у которого не тыквенные семечки вместо мозгов. Не хотел бы я сыграть с ним в семь взяток, не люблю глупого риска.

— Ну что ж, маленький храбрец! — говорю я, — прекрасное открытие. Вы по крайней мере недаром едите свой хлеб.

Если бы он уже не пламенел, то покраснел бы от удовольствия.

— Это еще не все, — говорит он.

— Вы еще что-то раскопали?

— Да, месье комиссар. Я почти уверен, что ни одна из этих бумаг не послужила оберткой для двух миллионов франков в десятитысячных купюрах.

— Излагайте…

— Я сходил в банк. Попросил приготовить пачку в два миллиона франков и тщательно измерил полученный объем. Потом по складкам на бумагах восстановил пакеты по форме. Точного совпадения нет. Отправитель переоценил толщину пачки.

— Может быть, он обернул деньги в несколько бумаг?

— Тогда бы не соответствовала поверхность. А она соответствует. Ваш приятель, месье комиссар, положил банкнот в десять тысяч на бумагу, чтобы определить площадь. Получив ее, он на глаз прикинул толщину… и ошибся.

Новый энтузиастский шлепок по спинке малыша.

— У меня есть только одно слово восхищения, Манье: браво!

Я оставляю его, чтобы вновь обрести Невыразимого.

Входя в кабинет, с удивлением слышу шум пылесоса. Как будто включили супертайфун на 220 вольт в розетку на 110. Объяснение простое: Пино спит. Деликатно бужу его, щекоча кончик носа концом его же галстука. Он подпрыгивает.

— Уже станция Рамбуйе! — вскрикивает он.

— Почти, — говорю я.

Он просветляет мутный гноящийся взгляд.

— Приснилось, что я в поезде. Не перекусить ли?

— Телятину любишь[11]?

— Да.

— А кресс-салат[12]?

— Очень.

— Тогда сваливаем в Во-с-Крессон, — решаю я.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что я хочу заарканить папашу Фуасса, и это так же верно, как две поллитры в литровой бутыли вина!

— Но по-по-почему? — блеет мой агнец.

— Потому что этот старый шутник должен быть продавцом воздушных шаров, а не владельцем гостиницы, по крайней мере, если оценить, как он нас надул, тебя и меня.

Глава шестая

— Ты едешь слишком быстро, — сообщает Пино. — Я не так уж боюсь большой скорости, но думаю, что нет ничего глупее в жизни, чем лопнувшая шина.

Чтобы притушить его беспокойство, я жму на акселераторный грибок, который становится ядовито-опасным, поскольку стрелка указателя скорости соседствует со ста швейцадесятью (это швейцарский циферблат). Беспокойный мой сразу краснеет, как формочка в процессе полного обжига. Он привязывает верхнюю часть вставной челюсти к нижней во избежание клацанья жвалами.

За время, меньшее, чем необходимо кондитеру для сотворения пасхального яйца, мы уже в Воскрессоне перед обиталищем бедняги Фуасса.

Дор из оупен (как говорят англичане), и чудовищный сенбернар находится в процессе поливки цветочной поляны. Животное вызывает у меня тик. Никто так не похож на сенбернара, как другой сенбернар, при условии минимального отличия в окрасе, хотя мне кажется, что этот похож на того, что у Берюрье.

Я делаю псу «чмок, чмок», и зверюга приближается с угрюмым видом. Он обнюхивает низ наших брюк и выбирает штанину старого Пугала, чтобы закончить облегчаться. Да, игрушку Берю узнают не по ошейнику, а по мочевому пузырю. У него, наверное, ротационный насос (а у других — авиационный понос) вместо почек.

Мы все трое рысцой продвигаемся вверх по аллее. Я — напевая, Пино — протестуя, а сенбернар на трех лапах, заканчивая на ходу поливку.