Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Устал Гришаня – с ног валился. Уже не бежал – шел, сапогами грязь загребая. Да все думал. А думы невеселые были… Как и погода. Внезапно поднялся ветер, принес с севера злые серые тучи, быстро затянувшие небо. Хлынул дождь пополам со снегом, вокруг сделалось тоскливо, темно, страшно. Заметет дорогу – не заплутать бы… На дороге лесной никого – ни попутных, ни встречных. Один раз только метнулся из кустов заяц, да где-то неподалеку послышался волчий вой. Вздрогнул отрок – сожрут еще! Кинжал из-за пояса вытащил, в руке накрепко сжал, мало ли. Хоть и понимал – толку-то от кинжала пред волчьей стаей – однако все ж таки как-то поспокойней стало, с оружьем-то. Чавкая, тонули в стылой грязи сапоги, все трудней становилось идти – прилечь бы или сесть, вон, под то дерево, хоть ненадолго, отдохнуть чуть. Остановился уж было Гришаня… Да помотал головой – нет уж! Сядешь – не встанешь, уснешь. Волкам окрестным на радость, ишь, развылись-то, курвины дети.
Постоял немного Гришаня, отдышался – дальше пошел. Напевал про себя для веселья:
– А злая жена мужа батогом бьеть! Батогом бьеть! – Нечего сказать, веселую песенку выбрал!
Дальше больше – на откровенную порнографию перешел, или, лучше сказать, на крутую эротику:
– Аще муж от жены блядеть… – пару строф спел, да больше не стал – постеснялся. Не волков – Господа!
Петь бросив, о приятном попытался думать. О книжице, в келье недописанной, «Физиолог» зовомой. Про тело человечье книжица та да про болезни – занимательна да полезна вельми. Правда, чернец один, с обители Вежищской, сказывал книгу ту в огонь бросить, пришлось Феофилу пожаловаться. Эх, хорошо было до ареста-то…
Гришаня усмехнулся. Стал об Ульянке думать. Как познакомились в апреле… Господи, почти год уже! Как целовались в овине… а потом, в июне, на Ивана Купалу через костер голые скакали, вместе с другими парнями да девками… а после в овсы ушли…
Аж жарко стало Гришане от тех воспоминаний греховных.
Молитву прочтя, к щекам пылающим снег приложил… полегчало вроде.
Темно было кругом, не поймешь – день или вечер. Снег с дождем хороводились. Ползли по небу низкие тучи, ни просвета, ни зги. Вот погодка!
Где-то теперь Ульянка? По-хорошему ль до Москвы добралась, к сестрице своей единоутробной?
Он пришел в Псков к вечеру, успел-таки до темна. Река Великая набухла льдом, как и Волхов, урчала зверем. Славен град Псков, мощны стены его, высоки башни, шатрами к небу вздымающиеся, благолепны храмы Христовы.
Покрутился у ворот отрок – не видал ли кто отрядец небольшой – порасспрашивал…
– А тебе что за дело? – ухватив Гришаню за руку, подозрительно спросил стражник.
– Письмишко от них просила супружница одна, – вывернулся тот, – я б и написал…
– Так ты грамотей, что ли? – удивился стражник.
– Учен, – важно кивнул отрок. – Если чего надобно…
– Надобно! Надобно! Еще как надобно – сам Бог мне тя послал, отроче!
Выказав явные признаки радости, стражник, подменившись с приятелем, приобнял Гришаню за плечи и повел в ближайшую корчму.
Уселись за дальний стол, чистый, выскобленный. Стражник у корчемника бумаги спросил да перьев.
– Поесть бы сначала неплохо, – хитро улыбнулся отрок.
Стражник кивнул, подозвал корчемника, велел постных пирогов с квасом подать.
– Брат у меня есть, Степаном звать, – прошептал, к Гришане склонившись. – У кузнеца Онуфрия работником три лета пробыл… потом подрядился тут к одному… ну, не важно… ушел в общем, до сроку. Оплату ему должен Онуфрий, а?
– Хм… – Гришаня задумался, спросил, когда именно ушел Степан да сколь времени с этого дня прошло…
– Во прошлую весну ушел, – стражник помолчал, вспоминая. – Как раз на Пасху!
– На Пасху, говоришь? – Гришаня прищурил левый глаз. – Ну, тогда торопись, человече. По закону Степан твой имеет право требовать оплаты только год после ухода! Писать бумажицу-то?
– Пиши, пиши, друже!
– Тогда вели песку подать, присыпать…
Написав прошение, Гришаня присыпал чернила песком – чтоб быстрей сохли – и снова повторил свой вопрос о приезжих. Ну, на этот раз стражник, естественно, оказался куда любезней.
– Тебе за весь день надо, отроче?
– Вечер только.
– Козьма-горшечник с глиной проехал с людьми своими…
– Не то!
– Онцыфер-лодочник…
– Тоже не надо!
– Боярин Андрон со людищи да сывязаны иматы…
– А вот об этом – подробней!
Нахватался Гришаня от Олега Иваныча словес разных, вставлял теперь, щеголяя, и надо куда и не надо. Как ни странно, народец его понимал, как вот теперь стражник…
Вызнав дорогу на двор боярина Андрона Игнатича, Гришаня тепло простился с новым знакомцем, хлебнул на дорожку горячего сбитню и, выйдя из корчмы, растворился в сером сумраке улиц.
Усадьбу боярина он обнаружил сразу – стражник настолько подробно описал путь, что к ней смог бы пройти даже слепой. Небольшая такая усадебка – не то что в Новгороде, вот уж где усадьбы так усадьбы – но уютная, с аккуратно обитыми медью воротцами.
Скрипнув, открылись воротца – Гришаня рысью в сторону, за деревом затаился – мало ли. И вправду, не зря спрятался – со двора-то Митря Упадыш вышел! Огляделся, шильник, Гришаню не приметил, ухмыльнулся похабно, бороденку рукой пригладил, пошел куда-то, верно – к бляжьим каким жёнкам… За ним, с опаскою, и Гриша.
Долго шли, коротко ль – завиднелся в конце улицы дом каменный. Небольшой, с подклетью, крыльцо высокое. Весь какой-то неприметный, за кустарником, словно украдкой выстроен. Внутри гульба шла – песни вполголоса (пост все же!) да ругань всякая… Ну, точно – корчма! Да с непотребными жёнками!
Гришаня поначалу и заходить опасался. Стукнут по башке, долго ли! Да и грех. Помялся, помялся у крыльца – все ж про друзей вызнать надо. А как вызнать-то – только через Митрю. Митря – главная к ним сейчас, как говаривал когда-то Олег Иваныч, ниточка. Вот за эту ниточку козлобородую – да и потянуть. Как вот только?
Немного народу оказалось в корчме-то. И с пару десятков человек не наберется. Отрок то сразу смекнул – в угол подался, Митрю увидев. Нет, не успел, не заметил шильник. Засел Гришаня в полутьме, вместе с какими-то немцами – те, судя по разговору, непогоду пережидали. Один – в собольей шубе поверх лат железных – щеголь хренов, спиной к отроку сидел, шуба богатая, в такой только посадникам да князьям ходить, а не всякой торговой шпане немецкой… Вот, интересно, откуда во Пскове немецкие купчишки?
– Поскорей пойдемте отсюда, Куно, – произнес по-немецки другой немец, без шубы, но тоже в панцире. – Мне почему-то кажется, здесь собрались одни безбожники… да и наши люди заждались.
– Подождут, – поставив кружку на стол, отрывисто бросил щеголь. – Впрочем, насчет безбожников ты вполне прав, брат Конрад… Ишь, как хлещут вино в пост! Не боятся… Ну, черт с ними, поехали! Эй, хозяин. Вот тебе грош…
Рыцарь обернулся, и пламя свечи высветило его красивое лицо с модной бородкой.
Так это же…
Расплатившись, немцы вышли наружу.
…это же…
Гришаня лихорадочно соображал, вполглаза присматривая за Митрей.
…рыцарь Куно… Куно фон Вейтлингер! Вот кто может помочь выручить Олега Иваныча с Олексахой! Они ж друзья с Иванычем. Точно… А Митря? Пес с ним… Ежели что – отыщем.
Схватив шапку, Гришаня опрометью бросился из корчмы, на ходу кинув служке медное пуло.
Ага! Вот и рыцари. Садятся на лошадей…
– Эй, мессир Куно! Эх… не слышит… Сейчас как рванут – и не догонишь. Слава Богу, пока тихо едут… разговаривают… Кажется, даже стихами…
Что видел я от знатных дам?
Служил им лишь себе на срам.
Для дам я грубый нелюдим;
Не лучше отношусь я к ним…
– Полно, полно тебе, Конрад! Гартман фон дер Ауэ – это не для Пскова и не для подобной погоды! – засмеялся фон Вейтлингер. – Вот, послушай лучше:
Мать, отпусти меня ты,
Уж пляшут там ребята;
Что может быть чудесней?
Я не слыхала так давно
Веселых новых песней!
Гришаня позади усмехнулся. Эту песню про девчонок он знал от готских купцов. Правда, не знал – кто ее сочинил, помнил только, что какой-то немецкий рыцарь, лет двести назад.
Отрок совсем позабыл осторожность. Он шел за двумя всадниками совершенно открыто…
И они его заметили.
– За нами псковский соглядатай, брат Куно, – шепнул приятелю рыцарь Конрад. – Давай-ка развернемся да проучим нахала!
– Согласен, – кивнул фон Вейтлингер.
Развернув коней, рыцари выхватили мечи и во весь опор погнали на опешившего Гришаню. Тот с ходу забрался на ближайшее дерево. Рыцари – они такие: сначала пришибут, потом разбираться будут!
– А ну слезай, парень!
– Не хочешь? А арбалетной стрелы не хочешь отведать? Сейчас дождешься…
– Не надо стрелой, господа! – по-немецки взмолился отрок.
– Да он совсем мальчишка. И, кажется, говорит по-нашему. Может, не стоит его стрелой-то? Пусть… лучше споет нам песню… Эй, ты, слышишь?
- Дикое поле - Андрей Посняков - Альтернативная история
- Потом и кровью - Андрей Посняков - Альтернативная история
- Новая Орда - Андрей Посняков - Альтернативная история
- Король - Андрей Посняков - Альтернативная история
- Легионер - Андрей Посняков - Альтернативная история