Эфраим положил «Властелина» на стол, взял смятую футболку, понюхал подмышки и тут же скомкал – ее явно стоило постирать еще пару дней назад. Он ненавидел спать в одежде. Такое чувство, будто не спал вовсе, а день просто плавно перетек в следующий день.
Как ни странно, корзина для белья оказалась пустой. Он стирал одежду на прошлой неделе, но так и не нашел времени, чтобы вытащить ее. Открыв шкаф, он обнаружил, что все вещи аккуратно разложены по ящикам – так укладывала мама, когда на нее находило желание заняться хозяйством.
Он вытащил свежую рубашку, попытался пригладить волосы и пошел на звуки звякающей посуды.
Завтрак уже стоял на столе. Настоящий завтрак. На тарелке красовалась горка хрустящего бекона, бумажная салфетка впитывала жир. Рядом – французские тосты и стакан апельсинового сока.
– Доброе утро, соня, – мама улыбнулась ему от плиты. – Я уже собиралась тебя будить.
– Мам? – Эфраим вошел на кухню. В воздухе плавал дымок, но не от сигарет, а от чего-то жарившегося в масле. – Что ты делаешь?
– Я подумала, что тебе не помешает хорошее начало летних каникул. Не жди такого же каждое утро.
– Но… ты же не готовишь.
«Больше не готовит». Он уже привык к холодным бутербродам, овсянке из бумажных пакетов или холодному печенью «поп-тартс» из фольги, когда опаздывал. Эфраим уже не помнил, когда последний раз мама вставала раньше восьми утра, не говоря уже о том, чтобы была одетой и радостной.
– Милый, все в порядке? – спросила она.
Когда он проходил мимо плиты, мать с нежностью положила руку ему на плечо. Поцеловала сына в щеку, затем потрепала по и так взлохмаченным волосам.
– Ты вчера поздно вернулся, так ведь? – сказала она. – Я просто поставила кофе.
В углу кухонного стола стояла небольшая кофеварка. Сияющая, из яркого хрома и черного пластика.
– Когда ты ее купила?
– Ты заболел? Дай я посмотрю лоб, – она потянулась к нему, но сын отпрянул.
– Я не болен! – Эфраим схватил кружку и наполовину наполненный кофейник. Пахло лучше, чем от растворимого «Фолгерса», который предпочитала мать. А вкус оказался просто замечательным. Эфраим поставил кофе на стол и уселся. – Мама, как ты?
– Хорошая попытка. Вообще-то, я о тебе беспокоюсь. Ты сам на себя не похож.
Кто бы говорил. Мама казалась другим человеком и выглядела лучше, намного лучше, чем обычно. Золотисто-каштановые волосы расчесаны и связаны в высокий хвост, благодаря чему мама выглядела на несколько лет моложе. У нее был здоровый цвет лица, и еще она казалась стройнее.
– Что ты встала так рано? – спросил Эфраим.
Она поставила перед ним тарелку с омлетом:
– У меня есть небольшое дельце. Называется «работа». Когда-нибудь ты все об этом узнаешь.
Как будто он не подрабатывал ради нее и не вкалывал в летние каникулы, стоило перейти в старшие классы.
– Ты сегодня в утреннюю смену? – Словски иногда ставил ей двойные, чтобы возместить пропущенные часы.
– Вот теперь я действительно волнуюсь. Эф, что-то не так?
– Все в норме.
Он все еще спал? Если так, то просыпаться не хотелось. По крайней мере пока не поест бекона.
– Как прошел последний день в школе? Прости, у нас не было шанса поговорить прошлой ночью. Я заснула прямо на диване.
«Потому что опять напилась». Он пожал плечами.
– Меня наградили, – сказал он.
– Правда? За что? Дай мне посмотреть.
Эфраим пошел в свою комнату и принес маме грамоту. Сел обратно за стол, наколол немного омлета на вилку и отправил в рот.
– Отличная посещаемость, – с тихим смешком сказала мама.
– Что?
– Я горжусь тобой, – она почти сдержалась, но затем рассмеялась. Он отнял у матери грамоту.
– И должна. Я ценю свое образование.
– А дело не в той девушке, которая тебе так нравится? В Джене Ким?
Эфраим поперхнулся:
– Как ты о ней узнала?
– Ты заглядываешься на нее со второго класса. Как называлась та пьеса, в которой она играла?
Он никогда не рассказывал о своих симпатиях матери, да той никогда не было до него дела. Эфраим взял полоску бекона и засунул в рот. Та с хрустом таяла на зубах. Восхитительно.
– Что-то ты вдруг замолчал. За пенни скажешь, что думаешь? – сказала она.
Пенни… монета. Его желание! Он уронил вилку на стол и резко выпрямился.
– Ну а теперь что не так? – Нотка нетерпения прозвучала в ее голосе. Мама вытряхнула си-
гарету из пачки и взяла зажигалку. – Я стараюсь, Эф. Правда, стараюсь.
Он загадал два желания, и оба, похоже, исполнились. Это не совпадение, не галлюцинация, если Эфраим, конечно, окончательно не утратил связь с реальностью.
Это была магия. У него оказалась волшебная монетка.
Он улыбнулся.
– Мам, все отлично. Спасибо за завтрак.
Она сделала затяжку и выдохнула дым в сторону от стола.
– Ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать? – спросила она.
Он проглотил комок в горле.
– Я… я люблю тебя, мама.
– Это говорит твой желудок, – она встала, развязала фартук, не вынимая изо рта сигарету. Опустив рукава, она ощупала руками волосы, чтобы убедиться, что все в порядке. – Я лучше пойду. Не знаю, сколько ты сможешь съесть, но мне теперь лучше. Знаю, в последнее время я много работаю и хочу тебе это возместить.
Мама повесила фартук на спинку стула:
– Какие планы на первый день свободы?
– Хочу встретиться с Натаном, – ответил он с набитым ртом. – В библиотеке.
Она улыбнулась.
– Дай девушке передохнуть, а?
Эфраим закашлялся.
– И приберись, прежде чем уйдешь. Просто забрось все в посудомоечную машину.
– У нас и посудомоечная машина есть?
Мама покачала головой:
– Что на тебя нашло? Что бы с тобой сейчас ни происходило, надеюсь, оно пройдет быстро.
Когда она ушла, Эфраим со всех ног побежал в свою комнату, взял копилку, вывалил все ее содержимое на незаправленную кровать и принялся лихорадочно рыться в монетах. А что, если она исчезла, как и все остальное?
Мать так изменилась с прошлой ночи. Но она была такой, когда жила с отцом. А потом все стало плохо. Эфраим не мог поверить, что вернул ее.
Вот она! Он вытащил монетку из кучи мелочи. Снова и снова крутил находку в пальцах, чувствуя, как мягко гудит металл.
Эфраим не знал, каким будет его следующее желание, но понимал: нужно все тщательно спланировать. Не стоит торопиться: третье желание вполне могло стать последним. Их же вечно только по три выдают, так ведь?
Лето обещало быть интересным.
Эфраим приковал велосипед к перилам перед входом в публичную библиотеку Саммерсайда. Остановился у каменных львов, замерших по обе стороны от двери. Они были наполовину уменьшенной копией львов, стоявших у главного входа Нью-Йоркской публичной библиотеки, – немного претенциозно для такого маленького городка в Вестчестере, как Саммерсайд, но Эфраиму они всегда нравились. Еще ребенком он назвал их Бертом и Эрни. Берт – тот, что слева, и вовсе стал его любимчиком, хотя львы были зеркальным отражением друг друга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});