Читать интересную книгу Друзья встречаются - Илья Бражнин

- Нет, - сказал Алексей Алексеевич. - Я ничего не понял. Я стар и глуп. Очевидно, что-то происходит.

Алексей Алексеевич повел вокруг себя бородкой, как бы вопрошая пространство о происходящем. Боровский оглядел его со злорадной язвительностью:

- Можете считать, папаша, что не происходит, а произошло. Сегодня в ночь большевики в Архангельске получают последний пинок в зад, и… мы вне Совдепии.

Боровский дрыгнул ногой, и. стоявший рядом стул опрокинулся. Алексей Алексеевич вздрогнул и протянул сухонькую ручку.

- Позвольте, - сказал он в замешательстве. - Но есть этот… Совет обороны… или как его…

- Есть, - кивнул Боровский, - Совет обороны существует. И смею уверить: оборона организована блестяще по всем пунктам. Посудите сами, черт побери! Пункт первый.

Боровский остановил качалку и сполз к её краю. Сигарета густо дымила в уголке крупного изломанного рта.

- Пункт первый, - повторил он, загибая на левой руке палец, - оборона подступов к городу с моря. Аванпост - остров Мудьюг. Считают, что мимо его батарей ни один черт в Двину, к Архангельску, не проскочит с моря. Однако не будем прежде времени огорчаться и рассмотрим, что это за батареи. Орудия поставлены в хвост, так что мешают друг другу стрелять. Маскировки никакой. Стоят как на ладошке у самой воды, да ещё на площадки подкинуты, да ещё возле башни маяка. И ориентир и мишень - лучше не надо. Подходи с моря и бей наверняка.

Пункт второй - минные заграждения. Штука сугубо серьезная. Чуть что - пшик - и нет кораблика, да и другим неповадно. Что в таких случаях делают умные люди? Они ставят мины в самом безопасном месте: например, в кармане кителя адмирала Викорста, на чертежике. Неофициально, конечно, как сами понимаете. Официально значится, что мины поставлены в море перед входом в устье Северной Двины.

Пункт третий. На случай падения Мудьюга и осечки с минами страховка затоплением судов при входе в Двину. Так. Разберем операцию. Прежде всего - необязательно топить старые негодные баржи. Вместо них топим лучшие военные ледоколы, которые таким манером выбывают с фронта обороны. Приказано их взорвать, но тут подводит химия. Что-то не получается с подрывными материалами, одним словом, взрыв не удается. Тогда остается одно - открыть кингстоны, что и требовалось доказать. Но коли, ежели, однако кингстоны можно открыть, то их можно и закрыть, что и делают нападающие. Один водолаз, несколько помп, три часа времени - и ледоколы всплывают как миленькие, путь к городу открыт. Тут английские крейсеры, натурально, снимаются с якорей и идут к городу.

Теперь внимание: противники сближаются и… никаких дураков - либо драться, либо сдаваться. Докладываю экспозицию. Имеем город на правом берегу Двины и впереди; имеем вокзал железной дороги Архангельск - Вологда на левом берегу и позади города. Где войсковые части, верные большевикам и способные к обороне? Где штаб обороны? Части отведены назад, штаб выдвинут вперед; части за рекой на вокзале, штаб в городе. Штаб обороны - перед линией обороны. Экспозиция, доложу вам, беспримерная. Город остается голенький, как новорожденный. Впрочем, тысячи мильпардонов - в городе есть боевая часть. Это, с вашего разрешения, ингуши из Дикой дивизии под начальством ротмистра Берса, каковой ночью выводит их на улицы, занимает Совдеп, Целедфлот, телеграф и т. д., делается немножко пиф-паф, немножко секим-башка. Мы выходим на улицы - люди организованы, могу вас заверить, - семьсот офицеров, и каждый стоит десятерых рядовых. Мы тоже делаем немножко пиф-паф, немножко секим-башка, А там - гром победы раздавайся, спаси, господи, люди твоя, черт побери, и - город наш!

Боровский звонко ударил себя по коленке, и «наш» прозвучало как выстрел. Качалка заскрипела и накренилась. Боровский поднялся и, взвинченный, возбужденный, заметался по комнате из угла в угол. Потом подошел к столу и налил себе рому. Руки его дрожали. Кто-то громко и отчетливо постучал снаружи в закрытый ставень. Алексей Алексеевич вздрогнул и повернул голову к окну. Прозрачная струйка упала с края рюмки на стол, и по скатерти расплылось желтое пятно. В комнате наступила мертвая тишина. Она была минутной, но Боровский успел протрезветь, отбросить рюмку в угол комнаты и подумать, что теперь этого старичка с козлиной бородкой придется убить, что делать это противно и неловко… Впрочем, если будет удача, тогда болтовня о прошлом не имеет никакого значения, а если будет неудача, тогда вообще все безразлично, но уничтожить старичка всё же безопасней…

Боровский огляделся. Алексей Алексеевич поднял на него глаза, увидел белое, сведенное судорогой лицо, темный блеск нагана и сказал тихо и пьяно:

- Господь с вами, Юрий Михайлович…

Часы пробили двенадцать, половину первого, потом час. Он сидел нахохлившись, подперев маленькой ручкой сухую розовую щеку и глядя перед собой пустыми, незрячими глазами.

Он не видел, как ушел Боровский, не слышал, как хлопал ветер незамкнутой дверью на крыльце. Не расслышал он час спустя и легких торопливых шагов по дворовым скрипучим мосткам, не разглядел и вошедшей в комнату Марьи Андреевны.

Зато она тотчас все разглядела: и бутылку на столе, и разбитую рюмку на полу, и опрокинутый стул.

- Варвар, - сказала она, поднимая стул и подбирая осколки рюмки. - Варвар! Дверь на улицу во всяком случае ты мог закрыть!

Алексей Алексеевич поднял голову и тихонько вздохнул. Теперь он видел, хотя всё ещё не узнавал жену. Оскорбленная его равнодушием, Марья Андреевна надменно выпрямилась. В ней закипел гнев. Она приготовилась язвительно отчитывать мужа и вдруг сказала торопливо и радостно:

- Ты знаешь, Митя должен на днях приехать!…

Алексей Алексеевич молчал.

- Я была сейчас у Левиных. Они получили письмо…

- Нет, - сказал Алексей Алексеевич неожиданно громко, - нет, Машенька! Митя не приедет!

- Он вытянул перед собой руку, словно отстраняясь от невидимых угроз. Потом безвольно опустил её на стол и тихонько всхлипнул:

- Не приедет!

…Митя делал всё для того, чтобы возможно скорее прибыть в Архангельск, но обстоятельства складывались не совсем благоприятно. В ночь на второе августа была получена из Архангельска телеграмма о разгроме английским крейсером мудьюгских батарей. Потом наступила томительная пауза. С каждой станции запрашивали о положении в Архангельске. Ответ был один и тот же - «без перемен». За этой уклончиво-успокоительной формулой могло скрываться всё что угодно, и прежде всего большие перемены.

Так оно и оказалось. Когда наутро второго августа дорвались наконец до разговора по прямому проводу с архангельским губвоенкомом Зеньковичем, то узнали, что сдерживать части под городом становится уже невозможно. Распространился слух, что интервенты, занявшие с моря Онегу, идут с запада по тракту к станции Обозерской; что, выйдя в тылу на линию железной дороги Архангельск - Вологда, они перережут её надвое, что, таким образом, все застигнутые под Архангельском части окажутся в мышеловке. Сбитые с толку необстрелянные части, боясь застрять в предполагаемой ловушке, откатились на сорок верст, до станции Тундра, и требовали отправки эшелона на Обозерскую и дальше, на Вологду. Командиры-коммунисты как могли противились отправке и торопили по телеграфу поезд № 1000. Он спешил от Обозерской к Тундре.

Отряды сближались, и трудно было предугадать - московский ли отряд повернет отступающие эшелоны к Архангельску или захлестнут беглецы и повернут вспять, к Вологде.

Во время последней перед Тундрой остановки, на станции Холмогорская, Видякин, переходя от теплушки к теплушке, спросил у Мити:

- Ну, как у тебя? Чем хвастаешь? Как с отрядом?

Митя озабоченно насупился и привычным жестом почесал переносицу:

- Хвастать, пожалуй, нечем. Публика довольно разношерстная.

- Постой, - оборвал Видякин. - Ты это о балтийцах?

- Нет. Балтийцы ребята прекрасные и хорошо организованы. Я о седьмой теплушке. Там какой-то сводный отряд, верней не отряд, отряда пока, собственно, нет…

- Ага, - кивнул Видякин. - Отряда, значит, нет? А что есть?

- По существу, есть толпа вооруженных людей, если хочешь.

- Толпа вооруженных людей! Гладко! Мудрец! Сократ Иваныч? Из гимназистов, наверно?

Видякин прищурил хитроватые глаза. Митя сжал челюсти и, глядя ему в лицо, ответил раздельно и холодно:

- Из большевиков!

Видякин погладил широкой ладонью коротко стриженную голову и внимательно оглядел Митю немигающими глазами. Ответ Мити ему понравился. Он взял его за плечи и, сильно тряхнув, сказал: