не задела. Значит, не зря живу… осталось еще что-то.
Я ему не верил. Еще меньше верил, чем Натали. Система не первый раз пыталась убить меня. Хотя… если бы хотели, просто послали бы исполнителей.
– Как меня нашли?
– Как-как. У нас друзей везде много.
Наверное, через КНБ. Они в последнее время по бандитизму больше… но и по русским жалом водят. Русские здесь угроза, хоть об этом официально и не говорится. В этом районе, например – русских больше чем казахов. Дальше надо объяснять? А рядом – столица, да и сам район – можно сказать, житница страны.
– Ты бы меня в дом, что ли пригласил.
– Нет желания.
– Это почему…
– Не знаете?
– Ты про то… Я ведь с тобой под одними пулями был.
– И что? Кстати, кто это был?
Колорадский жук сплюнул на землю
– Предатель, вот кто. Ученик мой, можно сказать.
– И в Москве, и в…
– Да. И там и там. У него внук – в банду ушел. Те его на крючок взяли. Он дергался… не всех сдал, гад…
– Наполовину предателей не бывает.
– Да так оно…
Говорить что-то было глупо. Государство не знает сантиментов и не умеет говорить «прости». Да и за что извиняться? За то, что один из его служащих в высоких чинах оказался подонком?
Тогда придется извиняться, не прекращая ни на секунду. Я читал – так, на досуге – что после тридцать седьмого, когда расстреляли Ежова (кто-то говорил, что его не расстреляли, а забили сапогами на лестнице) – начали пересматривать дела тех, кто попал под каток. Перед теми, кто уцелел, извинились, и они стали работать дальше. А вот перед теми, кого успели расстрелять – извиниться не получилось.
Вместе с Жуком мы зашли в дом. Жук повел усами, осматриваясь
– Курчаво живешь…
– Здесь это нормально. У меня земля, она тут хорошо родит.
– Барин, значит. Помещик.
– Ну, как сказать.
– Да как есть.
– Значит, барин. И помещик. За столом с кровопийцей сидеть не побрезгуете?
– Да я то не побрезгую… Где у тебя тут руки можно помыть, с дороги?
– Вон там.
Пока Колорадский жук мыл руки – я достал из холодильника немудреную снедь, немного поколебавшись – и початую бутылку. В паре сантиметров от моей руки, на стене холодильника – прикреплен револьвер, чешская Альфа. Таких «тайников» у меня в доме несколько – на случай чего. Но тут… я объяснил уже. Все учтено.
– Я то не побрезгую, мил человек… – Жук смотрел, как я выставляю на стол лепешки с мясом – я уж этого не застал. Вот учитель мой, Владимир Пафнутьевич, царствие ему небесное – тот еще революцию застал. Помнил, как скот пас… часто рассказывал. Пасешь, а обуви нет. Пасли то до самых холодов, земля как лед. Увидел коровью лепешку, ногами встал, погрелся. Пастушка по очереди кормили, он обчественное стадо пас. А он иногда придет, ему на стол лучшее мечут – а с печки глазенки голодные. Так вот и уйдешь голодным, только бы не объедать.
Жук так и сказал – обчественное. Сейчас – так уже не говорят, это раньше в деревнях так говорили. Моя бабушка – так еще говорила.
– А потом он с кровопийцами разбирался, так?
– И это было – охотно согласился Жук – всякое было. Его при коллективизации вилами запороли, он сам показывал – шрамы остались. Ровно четыре. Еще один раз жаканом попало, думали, не выживет.
– И к чему пришли?
– Ну… вот к этому и пришли.
Я разлил водку по стаканам, но Жук покачал головой и я тоже отодвинул свой
– Врачи … не велят. Я прошлый раз обследовался, говорят, пить не будешь, на пару годков подольше поживешь. А я и рад. Знамо дело, на том свете то – скушно…
Я все время не мог понять, он это всерьез или в шутку. Кто он такой – убийца в костюме скомороха и несгибаемой волей внутри. Что дает ему жить после того, как дело его жизни пошло прахом в девяносто первом? Ведь я и в самом деле – помещик, получается. Подпасков босоногих у меня нет – но велика ли разница. И он продолжает служить государству, зная, что оно давно уже не государство рабочих и крестьян.
– Зачем?
– Что – зачем?
Я вдруг понял, что сказал это вслух.
– Понять не могу. Вот вы. Несгибаемый коммунист, по сути. Зачем вы служите государству и строю, которые перевернулись на сто восемьдесят и отринули все, чему вы служили до этого? Вам не противно? Или вы… замышляете переворот.
– Переворот… хе-хе…
– Вы понимаете, что переворота не будет? Что СССР мог построить босоногий пастушок – но не манагер с двадцатью годами ипотеки.
– Да знаю я…
– Тогда – что?
– Что… А интересно мне…
– Чего же интересного?
– Интересно, до чего вы дохозяйствуетесь. Вот вы… в девяносто первом, решили, что такие умные, что вас везде ждут. Общее благо, что тремя поколениями предков собиралось по квартирам растаскали, за плиту схоронили. И вы такие умные и правильные, решили, что вас там с распростертыми объятьями примут. А вам – фиг!
Колорадский Жук и в самом деле скрутил фигу
– И что? Вот, живем – не умерли. И даже неплохо живем. Вот смотрите, я – в это время при советской власти был бы полканом – если бы умел сдерживаться. Квартиру, наверное, уже получил бы, полканов бесквартирных не было. Но земли бы не было. И дома бы не было. Да и вы, как я подозреваю – не в коммуналке ютитесь.
– Эх, и дурак же ты… – сказал Колорадский жук, – на что повелся. Земля твоя. А вот ты думал, сколько вокруг тебя безземельных? Нет, не думал. И вы все – не думаете. Вон, я недавно читал – в Молдавии голод. Настоящий голод, в двадцать первом веке, ты только подумай. В любом городе как на улицу не выйдешь – гастарбайтеры одни. Ты думаешь, это все от хорошей жизни? А ты думал, что будет, когда они решат, что терять им нечего. Совсем – совсем нечего?
– Что предлагаете? Все продать и по миру пойти.
– Дурак ты, – повторил Колорадский жук, – мы не собственный коттедж, мы новый мир строили… Где место будет у каждого. Сами жили несыто, от себя кусок отрывали. Куба помнишь, когда была? У нас после войны не отстроились еще – а туда помощь отправляли. По зову сердца. Мы новый мир строили. В котором не будет голодных. Совсем. Вот, что вы сломали. А сейчас