— Это не мое дело, — произнес он неуверенно. — И я точно не знаю, а повторять всякую чушь и сплетни не могу.
Раф почувствовал, что снова взорвется, если не выяснит правду о своем прошлом.
— Прошу тебя, Треверс… — взмолился он.
Его прервал звук открывшейся двери. В комнату вошел Ник:
— Я только что говорил с твоим отцом, Раф. Старик порядком утомлен, но тем не менее согласился увидеться с тобой.
Проклятие! Раф погрузился в море отчаяния. Он так жаждал продолжить беседу с дружелюбно настроенным слугой, а Ник своим появлением спутал все карты.
— Он ждет меня прямо сейчас?
— Да… и молодая леди с драконом тоже. Если ты не будешь следить за манерами, дракон тебя испепелит. — Ник ухмыльнулся — такое испытание, как визит в Роуэн-Холл и общение с его грозным хозяином, явно его не испугало.
— Прошу вас, разговаривайте с ним поделикатнее, — сказал им вдогонку Треверс.
«Как будто я сам не понимаю, — обиженно подумал Раф. — Отец ведет себя как чужой. Он тоже небезгрешен, однако о своих ошибках напрочь забыл. Зато мои наверняка помнит очень хорошо». С такими невеселыми мыслями Раф поднимался по лестнице, гадая, какой прием уготовил ему отец.
Наверху было столько комнат, что Раф поначалу растерялся. Лакей, стоящий в конце коридора, указал ему на массивную дубовую дверь, ведущую в хозяйские покои. Раф остановился у порога и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
Мысли роились в его голове, и Раф в первые секунды смог различить лишь широкие окна, пропускающие серый дневной свет, красные бархатные шторы и такой же балдахин над кроватью с четырьмя столбиками. Он прошел к окну, где в инвалидном кресле сидела согбенная фигура. Восточный ковер поглотил звук его шагов.
Когда-то лорд Роуэн являл собой образец величественности. Сейчас от прежнего гордого и надменного хозяина поместья осталось лишь усохшее, сморщенное тело и заострившееся лицо с длинными прядями седых волос. Болтающаяся над плечом кисточка от ночного колпака придавала его облику легкую небрежность.
Сердце Рафа застучало так громко, что он испугался, что это могут услышать. Покосившись на леди Стоу, он отметил недоверие и гнев на ее покрасневшем лице.
— Доброе утро, сэр, — чопорно поклонился он.
В ответ на его приветствие хозяин Роуэн-Холла поднял голову и посмотрел на сына отсутствующим взглядом. Но вскоре в темно-карих глазах лорда Роуэна появилось вопросительное выражение.
— К-кто… вы? — с трудом проговорил он.
— Я — Раф. — От волнения у него пересохло в горле, и он не знал, что говорить дальше.
— Твой сын, — холодно пояснила леди Стоу. — Не думай о плохом, Огастес. Я уверена, он приехал мириться. — Она бросила на Рафа предостерегающий взгляд.
— Мириться? — чуть слышно переспросил Раф. — Разве в этом есть необходимость?
— И еще какая, — процедила леди Стоу, помахивая веером перед своим лицом. — Вы расстались не лучшим образом. Разве ты забыл, что тебе было запрещено появляться в этом доме? Похоже, тебя впустил этот слабоумный Треверс?
Раф не ответил. Он вглядывался в лицо отца, пытаясь понять по его глазам, узнает он его или нет. Он не мог поверить, что эта высохшая мумия — его отец. Длинная худая рука, спрятавшаяся в рукаве стеганого халата, доселе беспомощно лежавшая на коленях, задрожала. Лорд Роуэн протянул ее к Рафу молящим жестом, и глаза его засветились. Он узнал своего сына.
— Рафаэль? — тихо произнес он. — Ты вернулся? С добром?
«По крайней мере он может говорить достаточно внятно», — подумал Раф.
— Возможно, но я пока не знаю, — ответил Раф. — Меня не слишком тепло встретили. — Раф опустился на колено и сжал ледяную руку отца. О, как бы он хотел влить в него часть своей энергии! Одна сторона тела была парализована, и отец сидел, склонившись набок.
Лорд Роуэн посмотрел поверх головы Рафа, словно хотел увидеть что-то за его спиной.
— Андриа и дочь с тобой? Ты привел их? — прошелестели губы старика.
Раф, покраснев, отвел взгляд.
— Андриа здесь, Огастес, — вмешалась леди Стоу. — Она вышла немного подышать воздухом, но скоро вернется.
— А где моя внучка?
Вопрос повис в воздухе. В комнате возникло напряжение, словно перед грозой. Раф понял, что, судя по всему, кроме него и работников приюта, никто не знает о судьбе Бриджит. Его дочь умерла у него на руках. Это была самая большая трагедия в его жизни, с которой он до сих пор не смирился.
Раф оглянулся на леди Стоу. В ее глазах стоял тот же вопрос.
— Сейчас Бриджит здесь нет. Мы не хотели утомлять вас, отец.
Лорд Роуэн, казалось, остался доволен ответом. Он положил руку на колено и. повернулся к окну, о чем-то размышляя. Раф устал стоять на коленях, но в комнате не было ни одного стула.
— Раф всегда был необуздан, еще с детства, — задумчиво произнес маркиз, словно его сына не было в комнате. — Такой трудный, такой… непокорный. — Он нахмурился. — Мой сын доставлял мне массу хлопот.
— Ну, это уже преувеличение, — возразил Раф.
— Он свел в могилу свою мать, — продолжал лорд Роуэн дрожащим голосом. — Моя жена так переживала за него, что умерла от горя. Этого я ему никогда не прощу. Я так любил ее… мы столько лет прожили вместе. Сейчас она зовет меня к себе.
Раф взволнованно смотрел на отца, но лицо маркиза походило на застывшую маску, в нем не было ни гнева, ни боли — ничего. «Черт побери, — он почувствовал, что у него леденеет сердце, — я ничего этого не помню!» Он свел в могилу свою мать? Такое в самом страшном сне не приснится. Неужели он такое чудовище?
— Видишь? Она там. — Его отец сделал слабый жест в сторону окна. — Машет мне рукой.
Раф посмотрел в ту сторону, но увидел только льющийся сквозь стекла серый свет да пыльные шторы. Где-то в доме должен быть портрет матери. Нужно будет посмотреть. Может, он поможет ему хоть что-то вспомнить?
— Какая она была, моя мать? — спросил он.
— Неповторимая, — ответил маркиз тихо. — Фея… цветок, полный света и фации. Но я этого не замечал, пока не стало слишком поздно. У нее в крови горел огонь. Ее темперамент унаследовал наш сын.
Раф пришел в ужас от страшного известия. Он повернулся к леди Стоу:
— Когда она умерла?
— Месяц спустя после твоего отъезда, когда ты бросил свою жену и дочь, как ненужные старые веши.
— Я их не бросал… — возмутился Раф и замолчал. Ясное дело, они все здесь считали, что он сбежал, и переубеждать их было бесполезно. Не сказать, чтобы в эти минуты он мог собой гордиться. Известие о смерти матери, казалось, должно было его потрясти, но он ничего не чувствовал. Ничего.