В том же 1965 году мне в первый (и в последний) раз предложили остаться на Западе. После командного первенства Европы в Гамбурге ряд шахматистов пригласили дать сеансы. Мы с Геллером отправились в маленький курортный городок на севере Германии. Нас встретил организатор, пожилой человек, и отвез к себе домой отдохнуть с дороги. Этот человек выучил русской язык, слушая радио. Мы разговаривали втроем по-русски. Но, уяснив, что экономист с Дерибасовской не силен в языках, хозяин перешел на английский и прямо в присутствии Геллера предложил мне остаться в Германии, пообещав оказать помощь в моих первых шагах в новую жизнь. Я ответил ему, что шахматисты в СССР — очень привилегированные люди, и в мягкой форме отклонил предложение.
Сейчас я сожалею. Потеряно 11 лет нормальной жизни. Но всему своей черед. Нужно созреть!..
1966 год. Олимпиада в Гаване. Мы — гости правительства Республики Куба. Как ласкает слух диктаторов слово «республика»! Сталин, Пиночет, Кастро, Саддам Хусейн — не правда
ли, милый букетик республиканцев?!
Мыс Талем — в одной комнате. Ближе к ночи нам захотелось пойти повеселиться. Оставив у порога вторую пару обуви (нет, не для чистильщиков, а для надсмотрщиков: пусть они будут спокойны), мы покидаем отель. В сопровождении кубинца, нашего шапочного знакомого, и его знакомой девушки мы около двух часов ночи оказываемся в ночном баре. Темно, звучит музыка, пара официантов бродит с фонариками. Мы заказываем и не спеша пьем баккарди. Помнится, мы с Талем вьшли в туалет — разговаривали только по-английски. Потом я пригласил на танец сидящую в нашей компании девушку; после меня пошел танцевать с нею Таль.
Внезапно послышался глухой удар и истерический женский крик. Меня как током пронзило: что-то случилось с Талем. Первая мысль: «Ему попало, теперь моя очередь». Зажигается свет, на полу валяется окровавленный Таль. В середину, меж столов, входит человек с красной повязкой. Он отрывисто приказывает: «Всем оставаться на местах, а эти двое (я и Таль) поедут со мной». Именем революции он останавливает на улице первую попавшуюся машину, и мы мчимся в больницу.
Да, Таля ударили в лоб бутылкой. Удар был страшной силы — толстенная бутылка из-под кока-колы разбилась вдребезги. Удар, по счастью, пришелся над бровью — ни глаз, ни висок не пострадали.
В больнице, пока Талю обрабатывают рану и накладывают швы, меня охраняет «человек с ружьем» — чтобы на меня не напали и чтобы я не убежал. В 6 часов утра приезжает переводчик команды, кстати — личный переводчик Кастро с русского языка, и мы направляемся в отель. Через пару часов — экстренное заседание нашей команды. Таль свое получил, зато ругают вовсю меня — за то, что ослабил команду перед решающими встречами (вечером играть с командой Монако).
В конце дня к нам в комнату пришел министр спорта Кубы с извинениями. Он рассказал, что из бара забрали шесть человек, и один из них сознался, что ударил Таля из ревности. Как бы не так! Позднее мы узнали, что забрали всех — 43 человека! А сказал бы тот, который признался, что ударил из политических соображений,— не нашли бы наутро косточек ни его, ни его семьи...
Через три дня Таль поправился настолько, что мог играть. Вынужденный ходить в темных очках, все еще слабый, он тем не менее играл блестяще — добился абсолютно лучшего результата на Олимпиаде.
Но этой ночи нам так никогда и не простили — ни мне, ни Талю. Вскоре он стал хронически невыездным. Особенно с начала 70-х годов, когда подпал еще под одну секретную инструкцию: женатым в третий раз — самая строгая проверка. И стало ему совсем плохо. И чтобы спасти свою активную шахматную жизнь, продал он свою душу — пошел в услужение к Карпову. И кончилась наша дружба... «А был ли мальчик?»
ГЛАВНЫЙ ПОРОК
Запомнилась мне та Олимпиада и еще одним, куда боле важным, событием.
На протяжении многих лет американский госдепартамент осуществлял блокаду Кубы — политическую, экономическую культурную. Не без оснований — как подсказывал мне личный опыт, как свидетельствуют и факты международной жизни последних лет. В 1965 году в турнире памяти Капабланки в Гаване принимал участие Роберт Фишер. Госдепартамент не разрешил ему приехать на Кубу. Весь турнир он провел. по телефону из Манхэттенского шахматного клуба в Нью Йорке. Наконец в 1966 году блокада была прорвана: шахматисты США во главе с Фишером приехали в Гавану для участия в Олимпиаде. В те годы Фишер не играл по пятницах и субботам, и организаторы Олимпиады — высокие правительственные чиновники обещали ему, что его требование в отношении переноса важных партий на другое время будут удовлетворены.
Приближался решающий поединок Олимпиады: СССР — США. Выпало играть в субботу. Американцы просили отложить начало партии Фишера на несколько часов, чтобы он мог принять участие в матче. Команда наша опять собралась на экстренное заседание. Руководителем команды был Алексей Капитонович Серов, работник аппарата ЦК КПСС, человек с крепким, прямо-таки борцовским рукопожатием и, поскольку он выехал в первый раз, со слабым представлением о шахматных делах. Помощником и главным советником Серова был тренер команды гроссмейстер Бондаревский. (Другой тренер команды, Болеславский, был не в счет — он молчал всегда, всю жизнь.) Человек резкого характера, но неглупый. Бондаревский, однако, усвоил хорошо известный принцип молотово-вышинской школы в переговорах с иностранцами: «Поскольку мы, то есть Советский Союз, сильнее всех на свете, мы не принимаем никаких условий — мы навязываем их!» Мне уже приходилось бывать под его началом в делегациях, приходилось оспаривать его тупоголовый подход к делу и даже выигрывать в споре. Я утверждал: «Раз мы наголову превосходим всех в шахматах, то без всякого ущерба для себя можем и должны принимать компромиссные предложения иностранцев».
Итак, на заседании главным выступающим был Бондаревский. Ему возражал я — развивал свой принцип, говорил о политической важности этого матча для кубинцев. Остальные молчали. Цвет и гордость советского народа — Петросян, Спасский, Таль, Штейн, Полугаевский сидели рядышком, опустив глаза. Они не имели, да и не хотели иметь свое мнение по этому вопросу. Это их не касалось! Бондаревского поддерживал Серов, а меня — никто, и «сталинцы» без труда победили.
В назначенное время советская команда пришла на игру, а американцы в полном составе не явились. Газеты протрубили о «блестящей» победе советской команды со счетом 4:0. Но дело этим не кончилось, конечно. Подумайте: что было кубинцам важнее — провести Олимпиаду или установить нормальные взаимоотношения с Соединенными Штатами Америки?! Вопрос о срыве матча обсуждался правительством Кубы. Соответствующие разъяснения были посланы в Москву. Приказ Спорткомитета — матч должен быть сыгран! — охладил пыл бесноватого тренера советской команды. В специально отведенный день (все остальные команды были свободны) встреча состоялась. Советские выиграли — 2,5:1,5.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});