Читать интересную книгу Собрание сочинений и писем (1828-1876) - Михаил Бакунин

В обвинительном акте значится:

"По акту стр. 65, под лит. В, No 37, 1-й части Бакунин состоит эмиссаром Ледрю-Роллена для возмущения славянских народов, для обращения их в республику и для возбуждения войны между Пруссиею и Россиею; также послан от парижского революционного комитета с особенным поручением в Великое Герцогство Познанское и для убиения российского императора, и наконец в Берлине состоял в тесной связи с левою партиею".

После того, что я слышал от комиссии, я мог бы избавить себя от труда возражать на столь нелепый донос. Но так как это помещено в означенном обвинительном акте и вероятно включено в оный не без намерения, то, я должен отвечать на это хотя в нескольких словах:

1 ) Мог ли кто-нибудь в продолжение моей жизни заметить во мне малейшую способность к человекоубийству?

2) Гласность моих поступков и всегдашняя откровенность, с какою я высказывал все желания мои, согласуются ли с боязливою осторожностью убийцы?

3) Убийством я гнушаюсь, а над невеждами настоящего времени смеюсь, считая их сумасбродными.

4) Если бы я имел личное знакомство с столь замечательным человеком, как Ледрю-Роллен, я бы мог этим гордиться, но я должен по справедливости сказать, что во всю мою жизнь я только один раз и притом не более пяти минут говорил с ним.

5) Когда я прибыл в Бреслав[ль] из Берлина, я к сожалению должен сказать, что я узнал там, что демократические поляки распустили молву о том, что я русский шпион 4. Мне кажется этого довольно, чтобы доказать несправедливость сделанного на меня доноса.

К сему еще присовокупляю, что впродолжение кратковременного заключения в Берлине мне официально было сказано, что сей донос поступил от российского посольства, и что оно, как я узнал из полуофициальных источников, три раза впродолжение моего в Пруссии задержания, с начала мая до половины октября, требовало под теми же самыми предлогами выдачи меня, и что в этом было оному отказано 5; даже все это время с дозволения прусского правительства я мог оставаться в Пруссии, и только в октябре месяце без всякого основательного повода изгнан оттуда после столь долгого задержания прусскою полициею, которая однако ж, как мне известно и как само собою разумеется, следила за каждым моим шагом и ничего другого не могла на меня показать как только то, что значится в гнусном на меня доносе, а потому из этого можно заключить как о том, что объявление, сделанное против меня, есть ложное, также и то, как неоднократно я объяснял комиссии, что я никогда не вмешивался ни в какие дела Германии.

Что же касается до того, что я делал и что хотел сделать, будучи членом славянского конгресса в Праге, то Вы это уже знаете из моего воззвания к славянам и также из прежних моих показаний и из того,, что я в письме сем выше объяснил. Дальнейшее по этому предмету объяснение изложу Вам в следующей моей записке. После насильственного разрушения славянского конгресса, возвратясь в Пруссию, я оставался там, как выше сказано, до половины октября, если не ошибаюсь. Причины того, что я остался в Германии, легко можно объяснить: я ждал лучшей погоды и не хотел удаляться с театра, где только один я мог действовать. Вся деятельность моя в Германии заключалась в следующем: я старался употребить по возможности в пользу мои знания и отношения, чтобы привести в Германии в действие переворот мнений и образа мыслей славян. Почему я желал сего, это объясняется из вышесказанного. Что при этом я был более в сообществе с демократами, это объясняется тем, что эти люди вообще не разделяют мнения прочих партий в Германии относительно образа мыслей польских славян; что же касается того, что я до восстания в Дрездене не вмешивался ни в какие политические общества, это, я думаю, уже достаточно доказано.

Теперь о Саксонии. Относительно пребывания моего в Лейпциге и Дрездене до дрезденского восстания я сказал уже все, что знал, и не имею ничего прибавить к тому. Никогда ни к какому саксонскому клубу и парижскому собранию я не принадлежал и никогда не слыхал о каких-либо тайных движениях, приготовлениях или обществах и даже по сие время не знаю о существовании оных. Я не ожидал революции в Дрездене и ни словом, ни делом, ниже другим каким-либо способом не участвовал в оной. Она меня поразила удивлением, и первою моею мыслью было удалиться оттуда. Того же мнения, как мне известно, были Крыжановский (Александр.) и Гельтман (Виктор.), которые, как сами мне говорили, приехали из Парижа в Дрезден не по дрезденскому делу, но по делу Польши, которая, как известно, ближе к Дрездену, нежели к Парижу. Чтобы не удалиться от театра действий славянского предприятия и венгерского дела после вмешательства в оное России, я остался однако в Дрездене. Остальное Вам все известно, и я только сделаю еще некоторые замечания против моего обвинительного акта.

Оставаться без всякого в деле участия было мне невозможно. Об образе и о подробностях участия моего в дрезденской революции я достаточно объяснил комиссии и повторяю еще раз: ничего более, ничего менее того, что я сказал. Я полагаю, что и следствием это подтвердилось, и поэтому меня удивило, когда я прочел в акте следующее против меня обвинение:

4.

"С сего времени, именно после удаления поляков, Бакунин один управлял войною, обнаруживая притом неограниченную власть".

В Полномочии, стр. 12, часть I, сказано: "Гейбнер (Отто Леонгард.) называет его начальником генерального штаба".

Я объяснил ясно и надеюсь доказать, что я никогда на себя начальства не принимал и не хотел оного принять. Никогда я не был предводителем войны и никогда не имел неограниченной власти. По моему убеждению и по всему, что я видел в этом сражении, не было в нем предводителя, ибо Гейнце 7 ничего хорошего не сделал, и никто не предводительствовал им. Что подразумевал Гейбнер под названием начальника генерального штаба, я не знаю, ко мне же это звание относиться не может, потому что мне неизвестна и местность Дрездена. Полномочия на неограниченную власть я никогда не желал и не получал. Всякий шаг моих действий известен как из моих собственных показаний, так и из показаний других, и все это должно бы убедить, что я никогда не был предводителем в сражении. Из одного самолюбия я бы не должен был отрицать возведенное на меня обвинение в управлении сею войною, однакож я думаю все-таки, что сделал лучше, не приняв на себя этого звания, по незнанию мною военного искусства.

В этой войне я участвовал симпатиею и с помощью моих ограниченных сил делал все, что только мог, для пользы оной. Я не буду повторять моих прежних показаний, но я подтверждаю все без исключения, потому что в оных заключается совершенная истина. Я не был ни зачинщиком, ни предводителем сей революции; даже не знаю, имела ли таковых эта революция.

После удаления поляков я остался здесь потому, что, будучи русским, считал бегство позорным. Был ли я зачинщиком дрезденской революции, о том Вы можете лучше меня судить, будучи юристом, я же в защиту мою более ничего не могу присовокупить. 8

Извините мне несвязность сего письма: сегодня я торопился и от этого хуже и неправильнее писал по-немецки, чем пишу обыкновенно; но я надеюсь, Вы будете более довольны моею следующею запискою, я буду стараться как можно скорее представить Вам ее.

Ваш покорнейший слуга

М. Бакунин.

Еще обращаюсь к Вам с частною просьбою: не можете ли Вы одолжить мне на некоторое время полное издание творений Виланда 9 (Кристоф Мартин) или купить мне его, если оно не слишком дорого? Заключение мое столь сухо, что я должен его хоть немного украсить присутствием граций, а Виланд - один из лучших немецких сочинителей. Еще желал бы иметь для моих занятий географию, статистику, в особенности Германии, Австрии, Италии и Турции, с картою. Извините меня, что беспокою Вас столь многими просьбами.

17 марта 1850 г[ода].

No 541.-Оригинал этого документа находится в саксонском государственном архиве, а может быть в пражском военном, куда были пересланы из Саксонии бумаги по делу Бакунина (по крайней мере там находятся письма Отто к Бакунину, значит вероятно и обратное). В третье-отделенском "Деле" о Бакунине (часть I, лл. 295-306) имеется только русский перевод его, сделанный в 1850 году. Неизвестно, сделан ли этот перевод в России или в Германии, и находился ли он в числе документов, присланных в Петербург российским поверенным при саксонском дворе Шредером при письме от 5|17 апреля 1850 г. Несмотря на то, что перевод сделан не совсем удачно, мы все же даем его здесь, так как он написан тогдашним стилем, подделаться под который в настоящее время невозможно, и потому более соответствует бакунинскому слогу, чем этого мог бы достигнуть современный перевод (тем более, что немецкого оригинала или копии с него у нас нет).

Впервые "тот документ на русском языке был опубликован мною в первом издании моей книги о Бакунине (Москва, 1920), а затем напечатан в первом томе "Материалов" под ред. В. Полонского.