Читать интересную книгу Фальконер - Джон Чивер

Тут в дом вошел шофер тети Луизы и поставил на пол ящик с помидорами. Шофер был в крагах.

— Потому что, — отозвалась тетя Луиза, — ты растеряешь всех друзей.

— Как раз наоборот, — возразила мать Фаррагата. — Я наконец-то узнаю, чего они стоят.

Все лучшие представители постфрейдовского поколения были наркоманами. Остальные представляли собой лишь психиатрическую реконструкцию; таких людей часто можно встретить на вечеринке в одном из дальних залов. На первый взгляд они кажутся нормальными, но стоит только прикоснуться к ним не в том месте и в неподходящее время, как они мгновенно падают на пол, точно карточный домик. Пристрастие к наркотикам симптоматично. Опофаги знают это. Фаррагат вспомнил подругу-наркоманку по имени Полли, чья мать была певицей — выступала в клубах и делала записи; она то восходила на пик популярности, то месяцами сидела без работы. Мать звали Корин. Однажды, когда у Корин дела опять шли неважно и она изо всех сил пыталась исправить ситуацию, Фаррагат отвез Полли в Лас-Вегас, где в тот вечер пела ее мать. Концерт удался на славу, и Корин тут же превратилась из всеми забытой певицы в одну из трех крупнейших звезд мировой сцены, и, хотя все это само по себе было очень знаково, Фаррагату больше запомнилось другое: как Полли, которая была достаточно полной девушкой, съела все булочки и масло за время первой части концерта, а когда все закончилось — Фаррагат имел в виду эту часть, — зрители встали и зааплодировали, а Полли схватила его за руку и сказала: «Вот моя мамочка! Моя дорогая мамочка!» Да, вот она, дорогая мамочка — знаменитость в лучах прожекторов, ее улыбка будет светить всему миру, и как, скажите пожалуйста, совместить это с тихими колыбельными и кормлением грудью, если только не прибегнуть к помощи наркотиков? При слове «мать» Фаррагат представлял себе женщину, которая заливает бензин в баки, приседает в реверансе в Ассамблее и стучит молотком по кафедре. Это почему-то смущало его, и причину смущения он увидел в искусстве Дега. У Дега есть картина, на ней изображена женщина с вазой, в которой стоят хризантемы. Для Фаррагата эта женщина стала воплощением материнской умиротворенности. Жизнь постоянно заставляла его соотносить образ собственной матери — работницы бензозаправки, отличающейся скверным характером и снобизмом, к тому же отличного стрелка — с образом прекрасной незнакомки с ее осенними, горько пахнущими цветами. Почему мир заставляет его каждый раз обнаруживать это несоответствие? Почему мир все время дает ему повод для тоски? Почему Фаррагат и остальные люди должны вести себя так, словно их принес с далекой звезды аист? Ведь это не так. Наркоман знает, что почем. После замечательного успеха Корин и ее возвращения на сцену устроили шумную вечеринку; когда Фаррагат и Полли присоединились к гостям, дорогая мамочка принялась резко отчитывать свою единственную дочку, своего единственного ребенка. «Полли, — сказала она, — так бы тебя и убила! Ты сидела прямо передо мной, прямо передо мной! И за время первой части умудрилась сожрать целую корзинку булочек — восемь штук, я сосчитала! А еще ты слопала целую мороженицу масла. Как я могу следить за музыкой, если я считаю, сколько булочек ты съела? Нет, так бы тебя и убила!» Полли, спустившись с далекой звезды, конечно же расплакалась, и Фаррагат увел ее с вечеринки обратно в отель, где они вместе нюхнули колумбийского кокаина, от которого у них пошла кровь из носа. А чем еще было заняться? Полли весила на тридцать фунтов больше положенного, а ему никогда не нравились толстые женщины; ему нравились кареглазые блондинки, которые знали хотя бы один язык, кроме английского, сами зарабатывали себе на жизнь и помнили клятву девочек-скаутов.

Отец Фаррагата, его родной отец, хотел покончить со своим сыном, когда тот еще был в животе у матери: как же Фаррагату жить с этим, не прибегая к помощи цветов, которые черпают мудрость из земли? Отец брал Фаррагата на рыбалку, учил залезать на высокие горы, но потом, сложив с себя эти обязанности, вообще забыл про сына и остаток дней плавал на кэт-боте в бухте Травертин. Он любил рассказывать, как боролся с сильнейшими штормами, — чаще всего он вспоминал шторм, настигший его возле Фалмута, — однако, насколько помнил Фаррагат, отец предпочитал более спокойные воды. Он принадлежал к породе старых добрых янки, которые всегда ловко управлялись с румпелем и парусами. А еще отец отлично умел обходиться с веревкой и леской — он без труда запускал воздушного змея, ставил перемет и пришвартовывался; и конечно, никто не мог смотать садовый шланг лучше отца — Фаррагату казалось, что он делает это с особым достоинством, как настоящий король. Танцы отец терпеть не мог, кроме разве что немецкого вальса с какой-нибудь хорошенькой девушкой, однако то, как он правил своим кэт-ботом, напоминало именно танец. Отдав швартовы, он начинал кружить по палубе, и в его движениях было не меньше грации, легкости и элегантности, чем у танцора. Шквалы, ветер, рвущий паруса в клочья, гром и молния не могли заставить его сбиться с ритма.

О героин, побудь со мной! В двадцать один год Фаррагат в первый раз вел котильон «Нануэт». Судно «Нануэт» пристало к берегам Нового Света в 1972 году. Экспедицию возглавлял Питер Вентворт. Брат Эбен уехал, и Фаррагат оказался старшим потомком Вэнтвортов мужского пола, если, конечно, не считать старого и вечно пьяного отца. Поэтому именно Фаррагату выпала честь стоять у руля. Он с радостью бросил заправку на придурка Гарри и облачился в отцовский фрак. Вот они, прелести жизни в приграничном княжестве — и, разумеется, еще одна причина того, что он стал наркоманом. Отцовский фрак великолепно сидел на нем. Фрак был сшит из толстой черной ткани, из какой обычно шьют пальто; Фаррагату казалось, что фрак ему идет. Он брал на заправке машину и отправлялся в город на танцы, подходил к очаровательной дебютантке, выбранной специальным комитетом за ее состояние и связи, вел ее к главной ложе и кланялся гостям. Протанцевав всю ночь напролет, он возвращался домой только под утро.

Фаррагаты считали себя большими приверженцами традиций, но на деле всегда выбирали то, что можно назвать самой настоящей импровизацией, свободной от какой-либо логики. Когда Фаррагаты жили в особняке, они ужинали в клубе по четвергам и воскресеньям. Фаррагат отлично помнил один из таких вечеров. Мать оставила машину у ворот. Это был автомобиль с откидным верхом под названием «джордан блю бой», отец выиграл его в лотерею. Отец отказался ехать с ними, он наверняка как обычно возился со своим кэт-ботом. Фаррагат быстро запрыгнул в «блю бой», но брат почему-то застыл на ступеньке. Эбен был очень красивым юношей, но в тот вечер его лицо было каким-то бледным.

— Я не поеду в клуб, — сказал он матери, — если ты снова станешь называть распорядителя по имени.

— Его зовут Хортон, — отозвалась миссис Фаррагат.

— Его зовут мистер Хортон, — уточнил Эбен.

— Ну хорошо, — согласилась миссис Фаррагат.

Эбен забрался в машину. Миссис Фаррагат водила довольно осторожно, однако зрение у нее постепенно ухудшалось, и в дороге ее преследовали неприятности. Она уже задавила одного эрдельтерьера и трех кошек. Эбен и Фаррагат зажмурились от страха и не открывали глаз до тех пор, пока не услышали, как под колесами шуршит гравий на дорожке, ведущей к клубу. Они сели за стол, и, когда к ним подошел распорядитель клуба, мать спросила:

— Ну, Хортон, что вы для нас сегодня приготовили?

— Простите, — сказал Эбен. Он встал из-за стола и отправился домой. Вернувшись, Фаррагат обнаружил, что его брат — уже совсем взрослый — рыдает у себя в комнате; но и Эбен был непостоянен. Много лет спустя они иногда заходили выпить в одно из нью-йоркских кафе, и Эбен подзывал официанта, хлопая в ладоши. Однажды, когда метрдотель попросил их уйти, а Фаррагат попытался объяснить Эбену, что есть более простые общепринятые способы привлечь внимание официанта, Эбен ответил: «Я не понимаю. Не понимаю и все тут. Ведь мне всего лишь хотелось выпить».

Наркотики помогли Фаррагату спокойно вспомнить, что ему не было и шестнадцати, когда отец впервые пригрозил свести счеты с жизнью. Фаррагат точно знал, сколько ему было, потому что тогда он еще не получил прав. Он работал на заправке, а когда пришел домой ужинать, обнаружил, что стол накрыт для двоих. «А где папа?» — спросил он. Это было весьма неразумно с его стороны, так как в семье Фаррагатов всегда ценили лаконизм и сдержанность, которые, похоже, были заложены у них в генах. Здесь не любили вопросов. Вздохнув, мать подала ему жареное мясо с вареными яйцами. Фаррагат уже нарушил неписаный семейный закон и потому решил продолжать.

— Но где папа? — снова поинтересовался он.

— Не знаю, — ответила мать. — Когда я спустилась готовить ужин, он вручил мне длинное письмо, в котором доказывал мою полную несостоятельность как женщины, жены и матери. Доказательств было двадцать два. Я не дочитала до конца. Бросила письмо в огонь. Он очень оскорбился. Заявил, что поедет в Нагасаки и там утопится. Вероятно, туда он добирался на попутках, потому как свою машину оставил возле дома.