Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Если я не ошибаюсь, ты собиралась мне что-то сказать, - заявил он с совершенно несвойственным ему терпением.
- Разве? - Голова у нее была совершенно пустой, и она не смогла заставить себя ответить просто и воспитанно. - Ты, кажется, куда-то спешил, - коротко заметила она.
- Я уже не тороплюсь, - спокойно заверил ее Рафаэль. - Может, присядешь?
Сара так сильно прижала сумочку к животу, что костяшки ее пальцев побелели, и это было выразительнее всяких слов.
- Незачем.
Он обезоруживающе ей улыбнулся.
- Прежде чем нам помешали, ты мне что-то хотела сказать, - пытался образумить ее он.
- Разве?
Необыкновенно красивая рука Рафаэля взметнулась в выразительном жесте - он просил прощения за предыдущие немногословность и безразличие и обещал выслушать ее с большим вниманием. Просто удивительно, как много Рафаэль может вложить в один простой жест. Он поэт движения, даже когда не двигается. В голове у Сары окончательно все перепуталось, и она еще больше напряглась.
- Можешь располагать моим временем, всем моим временем, - предложил он с непреднамеренным высокомерием. - Постараюсь больше тебя не перебивать. Обещаю внимательно выслушать все, что ты мне хочешь сказать.
"Представляю... - с болью подумала Сара, - представляю, с каким удовольствием он выслушал бы то, что я только что по глупости ему чуть не сболтнула. Спасибо этой блондинке". Если бы пять лет назад обстоятельства сложились несколько по-иному и если бы ее отец не допустил непоправимой, непростительной ошибки, поставив себе целью разрушить ее семью, она обязательно была бы в доме Сауткоттов, когда там был Рафаэль.
Ее отец производил устрашающее впечатление на большинство людей. Только не на Рафаэля. Получив вызов, Рафаэль надел на себя маску еще более холодного, еще более леденящего достоинства, чем была у ее отца. Сара уже давно поняла, что именно поэтому ее тогда и убрали насильно со сцены. Она была самым слабым звеном в цепи, и отец выбрал ее, поскольку сломать Рафаэля ему оказалось не под силу.
Рафаэль же наверняка бы ей все рассказал о той женщине в Нью-Йорке и не стал бы оправдываться. Она бы сидела прямо перед ним, всячески избегая его взгляда и стараясь не слушать его. Он мог бы даже броситься перед ней на колени и вымолить прощение, не потеряв при этом ни грамма своей неистовой гордости.
И она вернулась бы к нему. Почему? Да просто потому, что любила его, любила с такой силой, какой в себе раньше и не подозревала, она любила его так, как никого уже больше полюбить не сможет. Она почувствовала отвращение к самой себе. Слава Богу, этот выбор ее миновал. Рафаэль наверняка бы ее убедил в том, что та женщина в Нью-Йорке была просто достойным сожаления эпизодом, который никогда больше не повторится. В девятнадцать она была такой наивной и такой впечатлительной, а Рафаэль так хорошо умел убеждать.
Высоко подняв голову, Сара откашлялась:
- Близняшки...
Рафаэль нарушил обещание не перебивать ее.
- Так что с близняшками? - прервал он ее, как будто ожидал от нее чего-то совсем другого.
- Они счастливы, они хорошо устроены, - закончила Сара. - Им не нужен залетный отец. К тому же я очень сомневаюсь, что эти любопытные четырехлетние малыши не помешают твоему явно перегруженному сексуальному календарю.
- Ага. - Рафаэль по-прежнему смотрел на нее с раздражающей холодностью. - И что же привело нас к такому заключению?
- Меньше чем за двенадцать часов я видела тебя с двумя разными женщинами! - выпалила Сара, с трудом сдерживаясь.
- И что же в этом странного? - с легкой иронией спросил Рафаэль.
- Если ты считаешь, что я позволю моим детям общаться с таким аморальным типом, то ты заблуждаешься! - все более распаляясь, заявила Сара с горящими щеками. - Я настаиваю на том, чтобы ты оставил нас в покое!
Рафаэль склонил темноволосую голову набок.
- А может, ты просто хочешь, чтобы я оставил в покое чужие постели? переспросил он мягким, вкрадчивым голосом, а в глазах у него засверкали молнии.
Сара заморгала, совершенно сбитая с толку таким оборотом дела.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ничего особенного, - заметил он. - Весь этот разговор... он доставляет мне массу удовольствия.
- Не понимаю, о чем ты! - резко заявила Сара. - Я просто говорю то, что думаю.
- То, что ты думаешь, совершенно неестественно для женщины, прожившей по собственному желанию целых пять лет отдельно от мужа.
Несколько секунд Сара напряженно раздумывала над этим неожиданным для нее утверждением.
- Неестественно? - высоким голосом переспросила она. - Я намерена уберечь детей от твоего влияния.
- А кто убережет их от твоего? И твоих родителей? - насмешливо спросил Рафаэль. - Я бы не доверил вам воспитание даже хомяка.
- Как ты смеешь так со мной разговаривал"?!
Сара, возмущенная до глубины души, попыталась пройти мимо Рафаэля прямо к двери, но он железной хваткой схватил ее за тонкое предплечье.
- Как... я... смею? - с болью и возмущением, кипевшими в темных глубинах его тигриных глаз, переспросил он. - Будь у меня хоть чуточку меньше самообладания, я бы показал тебе, что я чувствую. Ты лишила меня детей. Я потерял четыре невосполнимых года из их жизни. Я, их отец, для них совершеннейший незнакомец. Если бы я встретил их на улице, то прошел бы мимо. Я даже не знаю, как их зовут! Я бы с радостью тебя убил за то, что ты с таким самомнением украла у меня и у них!
Он отпустил ее онемевшую руку с выражением, будто отталкивал ее or себя, и Сара отшатнулась, бледная и потрясенная, с дрожащими коленями.
- Я и не подозревала, что ты не знаешь о существовании Джилли и Бена! - слабо возразила она.
- И ты думаешь, я в это поверю?
- Но это правда!
Он хрипло рассмеялся и мягко отступил от нее.
- Ты думаешь, я не понимаю, что тебя сюда привело? - полоснул он ее леденящим взглядом. - Ты боишься того, что я могу сделать.
В смятении, со смешанным чувством ужаса и вызова Сара смотрела на его прекрасное смуглое лицо.
- Ты ничего не можешь сделать!
Губы его скривились в угрюмой усмешке.
- Сара, в некоторых вопросах ты по-прежнему наивна, как ребенок. По закону ты не имела права лишать меня отцовства. Подобное допускается только по взаимному согласию между мужем и женой либо по суду, - пояснил он. - Между нами такой договоренности не было, как не было и соответствующего решения суда. И если ты не сделаешь то, что мне нужно, то тебе больше не помогут ни ложь, ни лицемерие, к которым ты прибегла, чтобы скрыть от меня рождение двойняшек. На суде все всплывет...
Словно кто-то нанес Саре жестокий удар огромным кастетом прямо в висок.
- 3... зачем суд? - Она с трудом шевелила бескровными губами. - Можно ведь и поговорить... - примирительно пролепетала она.
- Поговорить? Ты уже много говорила. Рафаэль окинул ее презрительным взглядом. - Если ты еще захочешь со мной поговорить, обращайся непосредственно к моему адвокату в Лондоне. Надеюсь, он терпеливее меня.
Он взял себя в руки, и это еще больше ее перепугало. Когда Рафаэль сердился, с ним еще можно было договориться.
- У меня нет желания разговаривать с твоим адвокатом, - твердо отчеканивая слова, произнесла она.
Рафаэль подхватил пиджак с кушетки и с выразительным раздражением посмотрел на тонкие золотые часы на своем запястье.
- Очень жаль. Для тебя, не для меня. Ну, а теперь, если ты не возражаешь...
- Ладно, я ухожу! - Сара не заставила себя уговаривать и заторопилась к выходу.
Когда у Сары случались неприятности, она часто искала спасения в обычных хозяйских делах. Вот и сейчас она сосредоточилась на дороге и, вспомнив, что на этой неделе еще не ездила по магазинам, отправилась в переполненный супермаркет, где попыталась отвлечься от мучивших ее мыслей, бегая от прилавка к прилавку. Но когда весь смысл угроз, высказанных Рафаэлем, наконец дошел до нее, она в ужасе замерла у морозильной камеры, уставившись на нее невидящим взглядом.
Она зажмурилась, безуспешно пытаясь сдержать слезы. Она так и не сказала ему всего, что собиралась сказать. Но то, что она ему сказала, было сущей правдой. Она не намерена терпеть его наезды. По крайней мере сейчас, когда, даже просто увидев Рафаэля с другой женщиной, она чувствовала, как все закипает в ней от горечи поражения. Рафаэль самым грубым образом заставил ее вспомнить все то, от чего она бежала. Ей противопоказано к нему приближаться. Вместо того чтобы умаслить его, она только еще больше его разозлила.
Он уже сделал несколько выводов. Она не имела права брать на себя все попечительство о детях. До сих пор, пока Рафаэль об этом не заговорил, ей даже и в голову это не приходило. Джилли и Бен были ее детьми, только ее. С момента рождения они были центром... нет, всей ее жизнью. Больше у нее ничего не было, больше она ничего не хотела и не боялась, что кто-то попытается отобрать у нее ее двойняшек. И меньше всего она ожидала этого от Рафаэля.