Читать интересную книгу Сыщик Путилин (сборник) - Роман Добрый

– Спасите меня! Спасите! – жалобно закричал молодой человек голосом, в котором зазвенели ужас, мольба, смертельная тоска.

– Никто не спасет… никто не спасет, Христос тебя спасет, когда ты убелишься! Слышишь? – прошептал «мастер» с перекошенным от злобы лицом.

И он решительно шагнул к молодому человеку, одной рукой хватая его за холщевую рубаху, другой – выставляя вперед нож.

– Я спасу! – раздался в эту страшную минуту голос Путилина.

Быстрее молнии он выскочил из засады и бросился на отвратительного старика. Одновременно два страшных крика пронеслись в адской бане – крик скопческого «мастера»-пророка и крик молодого человека.

– А-ах!..

– Доктор, скорее к молодому Вахрушинскому! – крикнул мне сыщик.

Я бросился к несчастному молодому человеку и едва успел подхватить его на руки. Он упал в глубоком обмороке. Страшные пережитые волнения да еще испуг при внезапном появлении Путилина дали сильнейший нервный шок. Путилин боролся с проклятым стариком.

– Стой, негодяй, я покажу тебе, как убелять людей! Что, узнал меня, Прокл Онуфриевич, гнусный скопец?

– Узнал, проклятый дьявол! – хрипел тот в бессильной ярости, стараясь всадить нож в Путилина.

Но под дулом револьвера, который мой друг успел выхватить, изувер затрясся, побелел и выронил из рук нож. Быстрым движением Путилин надел на негодяя железные наручники и, выйдя из бани, дал громкий сигнальный свисток.

В саду бродили какие-то тени людей. Это «чистые, белые голуби» ожидали с каким-то мучительным наслаждением крика оскопляемого. Для них не было, как оказалось, более светлого, радостного праздника, как страшная ночь, в которую неслись мучительные вопли жертв проклятых изуверов.

Крики ужаса старшего приказчика и несчастного Вахрушинского были поняты «белыми голубями» именно как крики «убеления». И вот они, дожидавшиеся этого сладостного мгновения, выскочили из горенок своего флигеля и приблизились к зловещей бане. Не прошло нескольких секунд, как в сад нагрянула полиция, руководимая агентом Х. Начался повальный осмотр-облава этого страшного изуверского гнезда, оказавшегося знаменитым скопческим кораблем.

– Оцепляйте все выходы и входы! – гремел Путилин. – Никого не выпускайте!

К нему, пошатываясь от волнения, подошел старик миллионер.

– Господин Путилин… Ради бога, жив сын? Нашли его?

– Нашел, нашел, голубчик! Жив он, идемте к нему! – радостно ответил гениальный сыщик.

С большим трудом мне удалось привести в чувство несчастного молодого Вахрушинского, едва не ставшего жертвой подлых изуверов. В ту секунду, когда он открыл глаза, в страшную баню входили Путилин и потрясенный отец-миллионер.

– Митенька! Сынок мой! Желанный! – увидев сына, закричал, бросаясь к нему, Вахрушинский.

Молодой человек, не ожидавший, конечно, в этом месте мрачного «обеления» увидеть отца, вскочил, точно под действием электрического тока.

– Батюшка, дорогой батюшка! – вырвался из его измученной груди крик безумной радости.

И он бессильно опустился на грудь старика. Слезы, благодатные слезы, хлынули у него из глаз. Они спасли его от нервной горячки или, быть может, даже от помешательства.

– Господи… – сквозь рыдания вырывалось у старика Вахрушинского. – Да где мы? Куда ты попал? Что это, почему ты в этой длинной рубахе?.. Митенька мой, сынок мой любимый…

Путилин стоял в сторонке. Я увидел, что в глазах его, этого дивного человека, сверкали слезы.

– Вы спрашиваете, господин Вахрушинский, где вы находитесь? – начал я, выступая вперед. – Знайте, что вы и ваш сын находитесь в мрачном гнезде отвратительного скопческого корабля. На вашем сыне белая рубаха потому, что вот сейчас, вернее, с полчаса тому назад, ваш сын должен был быть оскопленным, если бы… если бы не гений моего дорогого друга, который явился в последнюю минуту и вырвал вашего сына из рук палача.

– Боже Всемогущий! – хрипло вырвалось у миллионера.

Он пошатнулся.

– Как?! Его, моего сына, единственного, моего наследника, опору моих старых лет, хотели оскопить? Сынок мой, Митенька, неужели правда?

– Правда, батюшка… – еле слышно слетело с побелевших губ несчастного молодого человека.

Старик-миллионер осенил себя широким крестом, сделал шаг вперед и вдруг грузно опустился на колени перед великим сыщиком и поклонился ему в ноги, до земли.

– Спасибо тебе, Иван Дмитриевич, огромное спасибо! Буду признателен тебе по гроб жизни моей! За то, что ты сделал – сына мне спас, – никакими деньгами не отблагодаришь… В ноги тебе поклониться надо, и это я делаю!

Растроганный Путилин поднял старика миллионера. Через несколько минут мы выходили вчетвером из бани, в которой «ангелы» и «пророки тайного белого царя» изуродовали не одну молодую жизнь. Во флигеле мелькали огни, слышались испуганные крики, возня…

К великому сыщику подскочил видный полицейский.

– Идите, ваше превосходительство, повальный обыск… Мы ожидаем вас.

– Меня? – иронически произнес Путилин. – С какой стати меня? Я, любезный полковник, свое дело сделал. Я ведь гастролер у вас и, кажется, роль свою выполнил успешно. Теперь дело за вами. Я предоставляю вам, как местным властям, знакомиться с тем гнусным притоном изуверов, который столь пышно расцветал… у вас под носом, под вашим бдительным надзором. Имею честь кланяться! Моим московским коллегам передайте, что я не особенно высокого мнения об их способностях.

Остаток ночи мы провели впятером в грязной гостинице, где остановились. Мы были все настолько взволнованы, что о сне, об отдыхе никто и не помышлял, за исключением молодого Вахрушинского, которого я чуть ли не насильно уложил в кровать.

– Дорогой Иван Дмитриевич, как вы дошли до всего этого? – приставал старик миллионер к моему гениальному другу.

– С первого взгляда на комнату-келью вашего сына, господин Вахрушинский, я сразу понял, что сын ваш страдает известной долей того религиозного фанатизма, которым так выгодно и плодотворно умеют пользоваться представители всевозможных изуверских сект, орденов, братств. В проклятом старике, вашем старшем приказчике, которого мы застали в комнатке вашего сына, я распознал не особенно старого скопца. По-видимому, он перешел в скопчество года три-четыре назад, потому что еще не вполне преобразился в «белого голубя». Но уже голос его стал бабьим, щеки его стали похожи на пузыри, словно налитые растопленным салом. Когда же я увидел на одной из тетрадей вашего сына свежее жирное пятно, для меня стало ясно, что по каким-то тайным причинам почтенный изувер залезал в тетрадь молодого человека. У Обольяниновых бывшая невеста вашего сына допустила непростительный промах, сразу раскрыв, что она хлыстовка[5].

– Хлыстовка?! О господи… – содрогнулся Вахрушинский.

– Волжская красавица забыла снять с головы белый коленкоровый платочек, надетый на особенный хлыстовский манер. Что исчезновение вашего сына тесно связано с приказчиком-скопцом и с бывшей невестой-хлыстовкой, я уже не сомневался, но был вопрос, куда он попал – в хлыстовский или же в скопческий корабль. Узнав о внезапном отъезде в Москву скопца и хлыстовки, я бросился за ними, послав предварительно в том же поезде господина Х., который сидит перед вами. Он проследил, куда направились с вокзала и волжская купеческая дочь, и ваш приказчик. На другой день я был на радении хлыстов. Среди них я не увидел вашего сына. Тогда я бросился к скопцам – «белым голубям». Остальное вы знаете.

Молодой человек, оказывается, не спал. Раздался его дрожащий голос:

– Совершенно верно. А попал я к скопцам потому, что не понимал, в чем заключается та «чистота», о которой они говорили и пророчествовали. Проклятый Прокл якобы от имени Аглаи мне передавал, что она решила только тогда выйти за меня замуж, если я «убелюсь», восприму «христову печать – огненное крещение», если сделаюсь «белым голубем». Об ужасе, который меня ожидал, я сообразил только в последнюю минуту, там, в страшной бане. Но было поздно, и не явись господин Путилин – я бы погиб.

ПОЦЕЛУЙ БРОНЗОВОЙ ДЕВЫ

Бурная исповедь

– Скромный служитель алтаря приветствует вас, сын мой. Исповедь – великое дело, – ласково проговорил упитанный, но подвижный ксендз[6], настоятель N-ского варшавского костела, когда перед ним за исповедальными ширмами предстала высокая стройная фигура молодого красавца графа Болеслава Ржевусского, сына местного магната. – Облегчите свою душу чистосердечным покаянием.

– Я прихожу к вам в последний раз, отец мой, в последний раз… – несколько неуверенно начал молодой граф.

– Почему в последний раз?

– Потому что я люблю и собираюсь вскоре жениться.

– Но разве женатые не исповедуются, сын мой? – вырвалось удивленное восклицание у служителя католической церкви.

– Вы не дали мне докончить. Я люблю русскую, я собираюсь жениться на православной.