Читать интересную книгу Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века - Лекха Вильевна Жукова

позволяло себе вслух усомниться в религиозности армии. Большинство речей и проповедей, говорившихся по случаю отправления солдат на фронт, особенно упирало на задачи христолюбивого воинства в деле защиты веры, царя и Отечества.

Например, в «Вестнике военного духовенства», описывая прощание с солдатами, уходящими на фронт, о. Федор (Ласкеев) говорит: «Открылось для меня много удивительного, неожиданного, трогательного: и твердая вера в Бога, и упование на Промысел Его, и преданность воле Божией, и верность долгу и присяге, и осмысленная любовь к Отечеству, и нежная, трогательная любовь к семье, и все это правдиво, искренно, в непоколебимой силе, чистоте и высоте»[151].

На братском собрании 4 февраля 1904 г. священник Турбин говорил, что в отправляемых на фронт полках «рядом с похвальной ревностью пастыря к духовной пользе своих пасомых какая твердая вера в Бога у нижних воинских чинов!»[152] Но были и попытки «обойти» «скользкий» момент. Особенно в местностях, где соседствовали различные конфессии. Интересна в этом плане речь протоиерея Стрелковой офицерской школы Григория (Лапшина), который, говоря, что «главная наша сила состоит в крепкой связи всего народа русского с нашим государем», что «проснулась Русь великая <…> отбросила постыдное равнодушие к Родине и самоунижение, которыми, к сожалению, многие из русских людей были заражены»[153], воспользовался рядом традиционных «объяснительных» идей (например, заносчивость и бесчестность Японии, миролюбие и стремление сохранить мир России) и даже стихами Тютчева и кратким экскурсом в историю России с XIII в. с особенным упором на события 1812 г., но «религиозная» идея может усматриваться только в эпитете по отношению к Японии – языческая.

Тем не менее религиозный момент, наряду с убежденностью в желании солдата воевать, широко использовался в пропагандистской литературе, правда, большей частью составлявшейся военными специалистами.

Для религиозной проповеди более характерны были или апелляция к воинскому долгу, или непременное упоминание царя и Отечества: «…приготовив себя к бою, воин должен без колебаний и сомнений исполнять то, чего требует от него долг службы»[154]. «А который воин не радеет об исполнении своих обязанностей в походе и на маневрах, тот ненадежный слуга царю и Отечеству, на такого воина нельзя будет положиться в военное время»[155].

Большое влияние на авторов-пропагандистов оказывало представление о солдате как части военного коллектива, при этом индивидуальные личные качества просто не брались в расчет.

Анализируя литературу по военной тактике и психологии, подполковник Генерального штаба Н. Н. Головин отмечал, что обычно «боец рассматривается как существо, отказавшееся от своей сложной, одухотворенной природы и превратившееся в бесчувственную пешку»[156]. Бой военным тактикам представлялся как коллективное действие армий, а не отдельных индивидов. Это актуализировалось широким применением дальнобойных орудий, которые не давали солдатам шанса четко оценить свою роль в сражении. Отсюда – попытки ориентации воспитания солдат именно как военного коллектива.

Кроме того, представлялось, что индивидуальные формы работы с отдельными военнослужащими не дают большого эффекта: «… способ воздействия на массы через единицы <…> имеет ограниченное, так сказать частичное, то есть медленное распространение; он годится как прием воспитания, практикуемый день за днем, непрерывно, постоянно, при всяком удобном случае. А на войне время – все; медленные приемы не у места; нужно действовать на всех разом, огулом»[157].

Осознается и трудность создания мотивации у отдельного индивида: «…нужно существование сильных импульсов <…>. Импульсы <…> выработанные людьми, конечно, не будут иметь всеобщего признания, так как тут многое зависит от взглядов, вкусов, ширины умственного кругозора, наконец, от силы обычаев. Все эти условия для людей неодинаковы, а потому и предъявленные людьми идеалы будут пониматься различно и неодинаково влиять на людей»[158].

Оценивая соотношение мотивов, некоторые специалисты настаивали на том, что во время боя чувствительность индивида существенно притупляется, а на первое место выходит коллективное действие. Поэтому очень важно организовать войско именно как коллектив, которому присущи чувство взаимной выручки, способность переносить все труды и лишения, храбрость и т. д.[159] В то же время отмечалось, что «в помощь таким импульсам приходится придавать понудительные меры, значение которых будет тем большим, чем слабее будут влиять на людей сами идеалы»[160].

К воспитанию солдатского коллектива, его консолидации и повышению нравственности стремилось и военное духовенство. Такие формы работы, как организация полковых праздников, беседы с новобранцами и старослужащими, приготовление новобранцев к принятию присяги должны были сформировать у солдат ощущение сопричастности к жизни полкового коллектива, воспитать чувство ответственности и товарищества, облегчить вхождение в коллектив новобранцев, способствовать расширению личностных связей у отдельных солдат и т. д.

Таким образом, готовясь к служению на войне, священник имел некоторое идеальное представление о будущей пастве. Помимо этого идеального, многие священники имели и практическое представление о солдатах, полученное в ходе предыдущей работы в полках. Однако военная действительность оказалась совсем другой.

Методы воспитания, практиковавшиеся в армии, в том числе и военным духовенством, были рассчитаны на долгосрочное воздействие и выработку определенных качеств у солдат на протяжении длительного времени. При этом основной упор делался все же не на формирование мировоззрения отдельного бойца или военного коллектива в целом, не на выработку определенных психологических реакций, а на формальное овладение необходимым набором навыков; широко использовалось силовое давление, нивелирующее индивида, лишающее его самостоятельности.

Работая в полках, священники добивались определенных успехов в основном за счет личных отношений с отдельными членами паствы. Однако, анализируя довоенный опыт проповеднической работы, можно обратить внимание на то, что священники почти никогда не ставили перед собой задач воспитания именно солдата. Из тематики довоенных проповедей можно выделить чисто богословские, дающие солдатам представление о значении и истории тех или иных религиозных обрядов; нравственные – о вреде сквернословия и богохульства; военно-бытовые – об отношении к новобранцам со стороны старослужащих; и собственно военные – о необходимости верности присяге, атрибутам полка и т. д. При этом собственно военная тематика играла довольно незначительную роль в проповеднической работе довоенного периода.

Новые назначения приходились во вновь сформированные полки, пополнявшиеся в основном за счет новобранцев. Говорить о едином коллективе в этом случае не приходилось. Довольно долгая дорога, может быть, могла бы способствовать установлению личных взаимоотношений с солдатами, однако сами условия пути способствовали разобщению священника с паствой. В результате, прибывая на театр военных действий, священник не знал свой полк почти совершенно. Нередко священник и полк вообще прибывали на Дальний Восток врозь.

Новобранцы служили в значительной степени деструктурирующим элементом полка, как и предполагали военные специалисты. Именно они привносили не только незнание особенностей и обычаев военной жизни, нежелание воевать, стремление уклониться от участия непосредственно