Недоумение старших офицеров достигло апогея, когда обитая кожей дверь кабинета «артиллерийского бога» распахнулась, и адъютант торжественно произнес:
– Лейтенанта Дементьева просит зайти полковник Гамов!
«Артиллерийский бог» оказался здоровенным мужиком с огромными ручищами и колючими глазами. Беседу он начал с расспросов о службе, о боях и, конечно, о Коробченко, о котором Гамов говорил с видимой теплотой. После того, как Дементьев высоко отозвался о гамовском ученике (не слишком покривив при этом душой), разговор стал доверительным, и полковник спросил без обиняков:
– Чем я могу тебе помочь? Хочешь стать адъютантом начальника штаба артиллерии Красной Армии генерала Самсонова?
Такого Павел не ожидал.
– Разрешите подумать, товарищ полковник?
– Подумай, – усмехнулся Гамов, – часок. А пока сходи-ка к начальнику оперативного отдела штаба артиллерии, он тебя введет в курс дела.
Начоперот в звании полковника вежливо, но въедливо расспрашивал Дементьева, особо поинтересовавшись его познаниями в топографии. Однако прелестями службы при штабе генерала Самсонова не соблазнял, подчеркнув, что соглашаться или нет – это дело добровольное и что давить на лейтенанта-фронтовика никто не собирается. Павел вздохнул с облегчением – он уже принял решение проситься на фронт, в действующую армию.
Бывший однокашник, узнав, от какого предложения отказался Дементьев, покрутил пальцем у виска, но Гамов, похоже, решение Павла в душе одобрил.
– Вот что, Дементьев, – сказал он, постучав костяшками пальцев по массивному столу, – даю тебе месяц отпуска. Отдохни, погуляй по Москве, а я тем временем подберу для тебя должность. А сейчас позови ко мне майора, у которого ты получал талоны на питание.
Услышав, что его вызывает Гамов, вальяжный майор переменился в лице.
– А о чем вы с ним говорили? – заикаясь, спросил он, проворно выбравшись из своего «дзота». – По какому вопросу он меня вызывает, а?
– Да так, – ответил Павел, пожав плечами, – о разном говорили. Рассказал я ему, как дважды обращался к вам, – добавил Дементьев, наблюдая за выражением лица майора.
Кадровик сник, словно проколотый воздушный шарик, вопросов больше не задавал и понуро побрел за Дементьевым в приемную «артиллерийского бога». В кабинете кадровик преданно «поедал глазами» начальство и приказание «Лейтенант Дементьев находится в распоряжении Управления кадров артиллерии Красной Армии сроком на пятьдесят дней, выдать ему предписание и обеспечить питанием на этот срок» выполнил с невероятной быстротой. Наблюдая за суетливыми движениями майора, Павел лишний раз убедился в правильности своего решения вернуться на фронт, подальше от всей этой тыловой шушеры.
* * *
Две недели Павел отсыпался, отъедался, гулял по Москве, ходил в театры и кино. Но потом не вытерпел – пошел к Гамову, не дождавшись конца отпуска. Он не мог поступить иначе – шла война, гремел сочащийся кровью тысячекилометровый фронт, а он, русский офицер, околачивался в тылу, пока другие прикрывали собой страну.
«Артиллерийский бог» удивился, но принял Павла по-деловому, и тут же предложил ему должность командира батареи в первом танковом корпусе генерала Катукова.[1]
– Корпус формируется здесь, в Москве, – пояснил полковник. – В его состав входит мотострелковая бригада, где ты и будешь служить. Времена меняются, Дементьев, – скоро будут у нас и танковые корпуса, и даже танковые армии. И тогда мы, – Гамов сжал огромный кулак, – покажем фрицам, где раки зимуют. Езжай, лейтенант, – служи Родине.
И вечером того же дня лейтенант Дементьев прибыл в военный городок Спасских казарм, в расположение своей новой части.
Начиналась новая глава.
Глава четвертая
Комбат
(июнь – июль 1942 года, Брянский фронт)
Комбат-батяня, батяня-комбат,
Ты сердце не прятал за спины ребят…
«Комбат», группа «Любэ»
Война катилась по стране.
Зверь, пришедший с заката, рвал железными когтями тело России. Он полз, попирая бронированным брюхом стонущую твердь и оставляя за собой только мертвый пепел. И выходили навстречу Зверю молодые русичи, гася кровью своей пламя, выхлестнутое из его смрадной утробы. И падали двадцатилетние витязи земли русской, и умирали, стискивая родную землю холодеющими ладонями, так и не обнявшими свою первую женщину. И выла-бушевала над городами и селами России белая метель похоронок, заметая сединой волосы жен, терявших мужей; и вырастали дети, не помнившие, – а то и вовсе не видевшие, – своих отцов.
И капли русской крови впитывались в землю и, просачиваясь в глубь ее, размягчали каменные кости земли и омывали голубое лезвие Меча, спавшего тысячелетним сном под тяжким саваном гранита. И мертвый ведун-Хранитель, сжимая костями ладони рукоять Меча, безмолвно вопрошал Вечность: «Не пришел ли час Последней Битвы? Ответь, заклинаю!»
Но молчала Вечность…
…Летом тысяча девятьсот сорок второго года дивизии Третьего Рейха, оправившись от зимних неудач и собрав силы, ринулись в южные степи, к Волге и Дону.
Зверь зализал раны и поднялся – война снова покатилась на восток.
* * *
Колонна «студебеккеров» шла по степному проселку. Трехосные «короли дорог», как называли солдаты эти мощные грузовики, трудолюбиво одолевали ухабы, волоча за собой семидесятишестимиллиметровые орудия «ЗИС-3», покачивавшие в такт неровностям дороги своими длинными змееголовыми стволами. Четыреста шестьдесят первый отдельный артиллерийский дивизион первой мотострелковой бригады 1-го танкового корпуса генерала Катукова выдвигался на боевые позиции.
Лейтенант Дементьев стоял на подножке, держась за приоткрытую дверь кабины, и с тревогой поглядывал в небо, раскаленное июньским солнцем. Над степью мутным пологом висело знойное колышущееся марево, растворившее горизонт, и из-под этого занавеса в любой момент могли выскочить самолеты-крестоносцы – немецкая авиация господствовала в воздухе. И еще – Павел испытывал очень странное чувство: ему казалось, что эту степь с ее пологими холмами и увалами он уже видел, видел, и не только видел. Он – или не совсем он? – сражался в этих степях, несся на лихом коне, и свист пыльного ветра в ушах скрадывал злой посвист вражьих стрел. И была сеча, и падали наземь кони и люди, и капала горячая кровь с узкого голубого лезвия…
«Перегрелся. – Павел вытер потный лоб тыльной стороной ладони. – Никогда я не бывал в этих местах – никогда! Родная деревенька Захаровка да Ленинград – вот и вся моя география. На таком солнцепеке свихнуться немудрено…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});