Спокойно, уговаривал себя, спокойно, ты же астронавт, давай думать, у тебя же прекрасная реакция на смену ситуаций. Надо думать, возможно, система еще не фиксирует мыслей. Приборы "Глории" фиксируют, да бог с ними, он проверен на лояльность, и вообще, коль дело идет к тому, что можно потерять рассудок; при: чем здесь лояльность? Его обязанность - не лишиться рассудка, сохранить себя, а там как получится. Во-первых, выключиться из суеты но познанию этого постиндустриального, или как его, общества, пусть живут, как им хочется, ему какое дело? Он должен успокоиться, снять напряжение, чтобы не попасть в переделку. Отключиться. Экспериментаторы должны убедиться в его спокойствии.
И он избрал это место. С помощью Х-95. Пожелал оказаться в нетронутом кусочке природы в одиночестве, пострелять уток, словом, прийти в норму.
Сезара ждали. Когда через полчаса машина сделала поворот почти на девяносто градусов, ему открылась небольшая лужайка, укрытая свежими покосами клевера. В глубине стояла лесная сторожка, возле нее встречал пожилой человек, служитель. "Этого мне и хотелось, - отметил Сезар. - Вот такая сторожка, с гонтовой крышей, заросшей мхом, и колодец во дворе".
- Я вас давно жду, - сказал мужчина и протянул руку. - Гофман. Так и зовите меня - Гофман. Коротко и ясно.
Сезар пожал крепкую красную руку Гофмана и невольно присмотрелся к нему. Старая шляпа с опустившимися полями, поношенный костюм, на ногах солдатские ботинки без шнурков, видны серые шерстяные носки. Сетка морщин под глазами, нос как маленькая очищенная луковица, короткая седая бородка. Что это: печать лесного одиночества или маскарад, антиквариат специально для Адама Сезара, чтобы он лучше себя чувствовал? Пускай, какая разница, покой и только покой, хватит самокопания.
- Давно вас ожидаю, - повторил Гофман. - Как получил указание системы, так и жду.
- Вас предупредили? - сказал Сезар, и потому, что это было первое, вышло как-то сухо.
- Ну да. - Гофман уже вытянул из багажника вещи, - сообщили. У меня приемник. С телеустройством. Я в курсе. Вы можете оставить машину здесь и выключить, хотя она, зараза, полностью и не выключается.
- Не любите систему? - что-то будто подтолкнуло Сезара.
- Да я о том, если кто забивается сюда, значит, ему надоело гнаться за коэффициентами и он убегает подальше от машинерии. А у меня система своя, своя электроника.
Гофман понес чемоданы в хижину.
- Сколько же вам лет?
- Да уже за шестьдесят.
"Староват для двадцать первого века, а для моего - лет около сорока, не больше. Юношеская спина".
- И давно здесь?
- Пожалуй, тридцать шесть годов.
- И все время сам?
- Почему? Мужику самому не продержаться. Была старуха, правда, недавно, лет десять назад, втемяшилось ей что-то в голову, не выдержала, убежала к сестре. Роботам со спины пыль стирает, - рассказывал, не оборачиваясь, Гофман. - А мне уже все равно. Я здесь корни пустил. Еще до того, как выписал ее сюда.
- Как... выписали?
- Заказал. Это делается просто. Вот и приехало чучело. А мне все равно. Было бы с кем словом переброситься. - Гофман остановился к оглянулся на Сезара: - А ребятишек не захотела, чертовка. Говорит, мы с тобой дураки, и дети пойдут такие же. - Гофман сплюнул и двинул дальше. - А к старости все равно не выдержала.
- Я посижу здесь на лавочке, - бросил ему вдогонку Сезар. - Подышу.
- Дышите, дышите. Я тем временем чемоданы разберу да что-нибудь к обеду приготовлю.
Сезар сел на скамейку в тени дикой груши, ветки зонтиком нависали над ним, густые и тонкие, покрытые мелкими листочками. Как у всех дичков, сплелись, будто нитки вплетенные, ни конца, ни начала не найти, палец не просунуть. "У меня тоже так, - подумал Сезар, - сплелось - не разорвать, разве что разрубить одним махом. Но рубанешь по этим веткам - и кривое и прямое полетит. По живому рубить..."
Он оглянулся. И то, что здесь, пока он сидел и думал, ничего не изменилось, неожиданно его успокоило.
9
- Видите тот мыс? - Гофман указал на противоположный берег озера. - Он высунулся как треугольник. И камыш стеной. А вдали дерево. Когда отстреляетесь, рулите лодку к нему, там и ночевать будем. Я и костер зажгу, на дым плывите. А пока что в обход пойду. За полчаса до сумерек и двигайте. Как только солнце зайдет, лет закончится... Ни пуха ни пера!
- К черту! О, едва не забыл: а какая же норма отстрела?
- Сколько пожелаете. Наплодятся, - бросил хмуро Гофман и ушел, словно медведь, с горбатым рюкзаком на спине.
Сезар удобней устроился в лодке и положил ружье на колени. Что бы с ним ни произошло, что бы ни случилось, это зеркальное озеро с зеленоватой водой, почерневшая деревянная лодка с облупившейся по бортам смолой, навсегда впитавшая влажный запах рыбы, эта прохлада в камышах и солнечный плес впереди, архаичный двуствольный винчестер, взятый у Гофмана вместо ружья с электронным прицелом, зеленые патроны, насыпанные в большую жестяную банку, - все это как будто отодвинуло куда-то кошмары и галлюцинации, и даже пальцы легонько дрожали на блестящем прикладе винчестера. И когда первые две утки пересекли небо, он было схватился, а потом, будто испугавшись, что это тоже сон, сдержался, провел их взглядом, как предвестников покоя.
"Только влет, только влет... - судорожно билась мысль, и хотелось, чтобы она судорожно билась и дальше, возвращая его к реальной жизни. Только влет. И буду забирать, пусть видят меня, все честно..."
- Немного, но для первого раза прилично, - сказал потом Гофман и забрал из лодки уток - за головы, одной рукой.
Кипел ведерный котел на костре, Гофман довольно посмотрел на него и принялся за уток. "Пять", - еще раз пересчитал Сезар и сел прямо на землю, опершись о рюкзак. Гофман тем временем общипал уток, вынул складной нож и коротким движением разрезал утке живот. Положил в миску печенку, желудок, а сердце разрезал надвое.
- Видите? - протянул на ладони белую горошину.
- Дробь? - не понял Сезар.
- Белая?
- Действительно. - Сезар взял горошину. - Нарост, что ли?
- Нарост... - Гофман кисло улыбнулся. - Я лично уток с таким наростом в сердце не употребляю. Хотя по вкусу от настоящих не отличишь.
- Болезнь?
- Болезнь... - И снова злая кислая ухмылка. - Я не знаю, как это назвать. У меня был коэффициент 174, ровно 174, а сейчас, наверное, еще меньше, так что я многое не понимаю. Но вам скажу. Потому, что вы оттуда. - Он указал рукой в небо. - Для вас оно может иметь значение. Эта белая горошина значит, что утка искусственная, сделанная людьми. В горошине искусственный генетический код. И утки эти живут, как и дикие, даже скрещиваются с дикими. И наследство их уже имеет такие горошины. И уже трудно понять: искусственные или нет эти трава, деревья, звери. Не будешь ведь копаться во всем, чтобы найти подобную горошину, живую горошину. А так не отличишь. Теперь вам понятно? - В глазах Гофмана прыгали красные отсветы костра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});