– Наш маленький профсоюз, – ухмыляясь, пояснил Евлампий. – Ты организуешь своего рода охрану этих деятелей, в том числе и меня, а мы будем ежемесячно выплачивать тебе и твоей бригаде некое вознаграждение, заметь – постоянное, независимо, придется вам, так сказать… или нет! Гарантированное жалованье, хе-хе. Ребята у тебя проверенные, повязанные, так сказать… Я думаю, они не обидятся, что жалованье их будет значительно превышать возможные заработки в иных местах.
– Но они пьющие! – засомневался Витя.
– Да кто сейчас не пьющий! А ты, как бригадир, подтяни их, проведи воспитательную работу. Словом, власть употреби.
Мудрый Евлампий как в воду глядел. И Композитор, и остальные с радостью откликнулись на призыв Вити. Дело казалось прибыльным и необременительным. К слову сказать, наездов, подобных первому, больше не случалось. Работа была пустяковая – выбить долг из нерадивого посредника, помочь перевезти товар… Словом, делов на копейку, а имели они весьма приличный навар. Пить стали меньше, обзавелись машинами и выглядели относительно респектабельно.
Все развалилось, можно сказать, в одночасье. Наступили тревожные и неясные андроповские времена. Первым звонком стала невнятная речь Евлампия, которую он произнес на одном из обычных субботних пикничков. Слушателем был только Витя. Они уже успели пропустить по рюмке хорошего коньяка, на мангале дожаривались шашлыки, но Евлампий, видимо, не радовался этому обстоятельству. Он то и дело вскакивал со своего раскладного стульчика и начинал метаться по заросшей цветами поляне.
– Вы чего это скачете? – с тревогой спросил Витя у родственника.
– Чего?! – закричал Евлампий. – Ты еще спрашиваешь! – И он начал горячо и невнятно говорить. Одновременно яростно жестикулируя. Из сумбурной речи выходило, что грядет новый тридцать седьмой год и вскоре всем им предстоит в лучшем случае оказаться на нарах.
– Объясните вразумительно, – попросил ничего не понявший Витя.
И Евлампий объяснил. Он сказал, что московские знакомые крайне встревожены. Новый генсек собирается бороться с коррупцией, разлагающей страну, всерьез. Откупиться практически невозможно, поскольку к делу подключился Комитет государственной безопасности.
– Ты же понимаешь, – вещал Евлампий, – в нашей стране все делается по команде. Дадут «цу» сверху, начнутся отлов и кара. И то обстоятельство, что на подкуп идут немалые суммы, не играет в данном случае никакой роли, поскольку речь не о деньгах, а о сохранении положения. Полетят головы, – кричал Евлампий, – ох полетят!
– Что же делать? – с тревогой спросил Витя.
– А ничего! – завопил в ответ Евлампий. – Ничего, голубь мой. Как говорится: война план покажет. Будем ждать.
И дождались.
Примерно через месяц после памятного разговора Евлампий срочно вызвал к себе Витю.
– Начинается, – сообщил он с ходу. – Не сегодня-завтра до нас дойдет. Нужно срочно сворачивать дела. Цех я прикрываю, а ты рассчитайся со своими хлопцами и попроси исчезнуть из города. Ненадолго, на месяц-другой. А то начнут таскать, кто-нибудь проболтается.
– Ребята надежные… – попытался возразить Витя.
– От греха подальше. Пройдет волна, все вернется на круги своя, а пока лучше им в городе не быть.
– А я?
– Что ты? С тобой все в порядке. При деле, должность занимаешь. Так сказать, на виду. Не волнуйся. Ты-то как раз сухим из воды вылезешь.
Вите послышалась в словах Евлампия замаскированная издевка. Он надулся.
– Ты чего? – удивился родственник.
– Намеки подпускаете.
– Да брось девицу из себя строить. Все не хуже меня понимаешь. Если уж кто и попадет в оборот, так, конечно, не ты. Не будь фраером, а будь… – тут он ввернул непечатное выражение…
Евлампий долго не докучал скользкими заданиями, и Витя начинал забывать о бурных днях недавнего прошлого. Наконец Светлана родила Вите первенца, которого в честь отца тоже назвали Виктором. В материальном отношении семейка тоже не бедствовала. Евлампий регулярно подкидывал «зятьку» толику от своих побочных доходов, не требуя при этом от Вити «особых услуг». Благостная пора наступила для нашего героя. Необременительная служба на родной текстильной фабрике, дом – полная чаша, любящая, весьма привлекательная супруга, легкие интрижки на стороне, подрастающий сын. Не жизнь, а малина.
И надо же такому случиться – грянула перестройка.
Как-то на очередном пикничке вокруг обильно уставленного деликатесами и дорогими напитками стола собрался местный «бомонд»: милицейский чин в полковничьих погонах, два цеховика, два чиновника достаточно высокого по городским меркам ранга, более мелкая публика, представленная директором городского рынка, популярным в женской среде гинекологом и почему-то руководителем городского лесхоза. Все вышеозначенные граждане при себе имели супруг. Присутствовал и Витя. Роль хозяина стола и одновременно тамады исполнял неутомимый Евлампий.
Гости, несколько подвыпив, яростно жевали, отдавая должное изысканным блюдам. Вкушали пищу, что называется, смачно, не обращая внимания на правила приличия. Трещали кости, разгрызаемые могучими челюстями, лоснились щеки, чавканье сливалось в единую буколическую мелодию, возможно, не весьма благозвучную, зато, несомненно, звучащую подлинным гимном жизни.
– Он – человек! – не обращаясь ни к кому конкретно, изрек вдруг Евлампий.
Когда индивидуум жует, мысли извне плохо проникают под его черепную коробку. Гости в молчании продолжали процесс поглощения пищи.
– Ну вы, уроды, – заорал Евлампий, – кончайте жрать! Что вы, мать вашу, из голодного края приехали? Адольф Савельевич?!
Директор рынка нехотя поднял голову.
– Я говорю, человек он!
– Кто? – переставая жевать, спросил Адольф Савельевич.
– Да новый!.. Генсек то есть. Как там его?..
– Горбачев, что ли?
– Он, именно он, – Евлампий взял со стола индюшачью лапу и вознес ее над головой. – Это наш человек!
Гости в тупом изумлении воззрились на хозяина. Возникла тягостная пауза. Никто, собственно, не понимал, что именно хочет сказать глава застолья.
– Вы, Евлампий Миронович, как-то так, – не совсем внятно пророкотал наконец милицейский, – что значит, наш человек? Невразумительно, прошу прощения за слово.
– Наш, наш! – оборвал его Евлампий. – То есть такой же, как мы с вами. Братки мои, – вдруг заголосил он, – долго мы ждали!.. И вот наконец!..
– Не понимаю тебя, Евлампий, – веско произнес директор лесхоза. – О чем ты? Что это? Как ты о генсеке говоришь?!
– Дураки вы, – презрительно произнес Евлампий и швырнул индюшачью лапу на стол. Она плюхнулась в клюквенное желе, брызгами разлетевшееся в разные стороны, кровавыми каплями застыв на одежде и лицах гостей. Большинство, недовольно морщась, полезло за носовыми платками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});