- Его святейшество папа, - провозгласил он звучно, - Бенедикт Двадцать Первый!..
Заглядывая в книгу, церемониймейстер произнес так же громко и торжественно:
- По этому случаю папа дарует всем присутствующим полное отпущение грехов.
Вот повезло, мелькнула у меня злая мысль. Главное, подсуетиться и всегда быть поближе к власть имущим, что-то да всегда перепадет. А те, кто проливает кровь на дальних рубежах… ну, для них существует вера в идеалы, справедливость, это выше всяких наград, как им сумели объяснить, что вообще-то необходимо для любого стабильного общества.
Я ощутил, как тихонько подошел и встал рядом человек, что вроде бы смотрит на папу, но больше присматривается ко мне. Этого я не видел, но ощутил фибрами, все истончаюсь, хотя, казалось, должен огрубеть в грубом мире и на очень грубом посту монарха и самодержца.
- Господин Пьяченца, - спросил я шепотом, - он в самом деле настолько свят?
Он пару мгновений озадаченно молчал, как это я увидел, не поворачивая головы, затем ответил уклончиво и почтительным шепотом:
- Этот высокий сан дает особую благодать.
- Да?
- Даже не лучший человек, - объяснил он тем же голосом, - способен на папском троне исправиться в лучшую сторону.
Я пробормотал:
- Я все-таки не стал бы так рисковать.
- В смысле?
- Лучше на папский трон избирать сразу хорошего.
Он ответил тем же шепотом:
- Это вечный вопрос бытия, сэр Фидей. Избирать хорошего или же, напротив, умного?
- А он умен?
- Обстоятельства чрезвычайные, сэр Фидей, - произнес он. - Мир гибнет, вы же из-за этого прибыли так… быстро? Сейчас не до прекраснодушных, сейчас нужны выживаемые.
- Такое сейчас не только в церкви, - проронил я. - Но некоторые стараются выжить не поодиночке, а всем обществом.
- Папа Бенедикт тоже хочет выжить со своим обществом, - пояснил он. - Только у него не такое большое общество, о каком говорите вы, сэр Фидей.
- Вы знаете, о каком говорю я?
Он чуть-чуть раздвинул губы в улыбке:
- Вы молоды, а молодежь стремится либо завоевывать по меньшей мере весь мир, либо спасать его тоже весь.
- Вы управляете каким отделом? - спросил я.
Его улыбка стала шире:
- На генерального не тяну?..
- Можете не отвечать, - сказал я. - Уже понимаю, каким сектором рулите в любую погоду.
Он сказал мирно:
- При каждом развитом королевском дворце существует такая служба. А уж в Ватикане, где сосредоточены все нити…
- Что скажете о здешних настроениях? - спросил я.
- Кардиналы, - напомнил он, - люди в весьма зрелом возрасте. А к старости все мудреют и осторожнеют. Потому большинство, даже абсолютное большинство, даже не рассматривает вариант противодействия воле Господа.
- Понял, - ответил я. - Значит, придется рассчитывать на немногих.
Он одобрительно улыбнулся:
- А вы не теряете присутствия духа.
- Вынужден, - ответил я. - Я бы с удовольствием лежал на диване и созерцал, как другие работают.
- Все мы так говорим, - сообщил он заговорщицки. - Оправдывая то, что работаем день и ночь. Мир таков, не любит тех, кто работает больше, чем они, и тем самым обгоняет… Смотрите, аудиенция подходит к концу! Вам лучше идти к себе и подготовиться. Хотя определенная работа перед вашим появлением уже сделана, однако вам придется рассказывать все сначала. Кардиналы, как догадываетесь, не только вами занимаются.
- Странно, - удивился я, - а разве есть еще кто-то такой же замечательный?
Он улыбнулся и, неслышно отступив, смешался с толпой покидающих зал. Папа уже удалился через дверь в стене с той стороны стола, с ним ушли и все кардиналы.
Глава 6
Как подготовиться, Пьяченца не сказал, каждый из нас сам должен знать, как выглядеть лучше и какие доводы выложить, потому я просто выстраивал фразы, какие скажу, а какие придержу, когда в дверь легонько стукнули.
Я не стал кричать, что открыто, отворил сам. В коридоре по ту сторону двери древний и еще больше высохший, чем отец Дитрих, человек в пурпурном кардинальском одеянии и в красной шапочке. Опирается на палку, подчеркнуто простую, а это что-то да символизирует, в Ватикане все на символике и на тайных знаках, объяснение которым теряется в глубине веков.
Он показался мне похожим на старого сверчка, такой же костлявый и почти покрытый пылью. Я поспешил выйти, он протянул мне руку, явно чтобы я помог добраться в комнате до кресла. Я поцеловал ему тыльную сторону кисти и затем почтительно проводил вовнутрь, ухитрившись ногой зацепить дверь и захлопнуть за нами.
Он сел со вздохом и легким сдержанным покряхтыванием. Я молчал, продолжая выказывать почтение провинциала, весь из себя сплошное уважение.
- Коллегия кардиналов, - объяснил он свое появление сухим потрескавшимся голосом, так бы разговаривало засохшее дерево, - не собирается по пустякам.
Он остановился, ожидая реакции, я сказал ожидаемое:
- Но меня прислали не из-за пустяка!
Он кивнул, первый тест я прошел, не сам приехал, а меня прислали, хоть я и король. Значит, признаю над собой полную власть церкви, в тех землях олицетворяемую архиепископом Дитрихом.
- Ходатайство Верховного Инквизитора, - произнес он, - весьма важное, однако кардиналы желают удостовериться, что их не созывают ради вопроса, который мог быть решен на месте.
- Мудрое решение, - сказал я почтительно.
- Разные события, - объяснил он, - выглядят по-разному, смотря с какого места смотреть.
- Золотые слова, - сказал я с восторгом.
- Я кардинал Гальяниницатти, - сказал он, - если вы, сын мой, этого еще не знаете.
Я сказал пылко:
- Теперь это имя в моем сердце!.. К тому же я его уже слышал, правда-правда! Говорят только самое лучшее, вы ведь светоч и надежда всего простого и совсем простого народа. Ваше преосвященство, но спасение всего мира… это не совсем такие уж пустяковые пустяки!
- Спасение душ важнее, - возразил он. - Хотя да, Господь создал великолепный мир, его спасти тоже стоит… если цена не слишком велика.
- За спасение мира, - сказал я, - можно заплатить любую цену. Даже отдать душу! Господь поймет, оценит и простит.
Он посмотрел исподлобья, вздохнул:
- Сын мой, а не слишком ли вольно ты толкуешь его учение и его законы? Или сказывается удаленность от Рима?
- Великий теолог, - сказал я с прежним почтением, но и с некоторым пафосом, раз уж можно спрятаться за чужое мнение, - кардинал Йозеф Хёффнер определил социальное учение Католической Церкви как «совокупность социально-философских, то есть взятых из социальной природы человека, и социально-теологических, что взяты из христианского учения о Спасении, знаний о сущности и устройстве человеческого общества». Так? И о вытекающих отсюда и применимых к конкретным общественным отношениям нормам и задачам строя.
Он слушал с напряженным вниманием, вроде бы понял мою витиеватую мысль, хотя я сам ее понял не совсем, мне же главное - запомнить и донести, не растеряв по дороге.
- Дальше?
- Наш великий и мудрый Творец, - сказал я и перекрестился, - сотворив человека как существо телесное и духовное, личностное и социальное, наделил его неотъемлемыми достоинством и правами. То есть все люди стали равны, уникальны и причастны Богу, но имеют свободную волю и свободу выбора. Грехопадение повлияло на природу человека, но не лишило его естественных прав, а поскольку его природа до окончательного Спасения человечества неизменна, то даже Бог не властен отнять или ограничить свободу человека.
Он нахмурился, сказал нехотя:
- Да, это основная доктрина церкви, на которой она стоит и стоять будет. Хотя простой народ может понять неверно.
- Господь не властен отнять нашу свободу, - сказал я, - но разве это говорит о Его слабости?
Я сделал нарочитую паузу, он произнес с явной неохотой:
- Разумеется, нет…
- Но именно эту ошибку, - воскликнул я, - сделали ангелы! Не те, что подняли мятеж тогда, а уже нынешние. Да-да, господин кардинал, среди мятежных ангелов в аду нашлись те, кто вознамерился поднять новый мятеж! Они решили, что если за тысячи лет Господь ничего не сделал, чтобы изменить человека к лучшему, то Он, значит, либо бессилен, либо уже махнул рукой или там крылом на человека… а это значит… это многое для них значит!
Он сказал невесело:
- Молодежь всегда истолковывает мудрые решения, как трусливые или слабые. Она, дескать, сделала бы все жестче, быстрее и лучше!..
Я льстиво поддакнул:
- К сожалению, иногда пытается сделать, несмотря на запрет со стороны таких мудрых старших, как вот вы, кардинал.
- Вот-вот, - поддержал он. - Однако же, сын мой, меня очень тревожит то, что ты сказал о новом мятеже.
- Я бы хотел, чтоб его не было! Но увы.
- Насколько твои сведения… верны?