Читать интересную книгу Старшие арканы Таро. Теория и практика - Галина Бедненко

Классическая иконография. Молодой человек идет к самому краю обрыва, не глядя под ноги. На плече он держит узелок на палочке, в другой руке у него цветок. Иногда его глаза завязаны повязкой, как в игре в жмурки. Позади него бежит (или вцепляется ему в штаны) маленькая белая собачка. В водной пучине под обрывом притаился крокодил.[12]

Блаженный (нищий, юродивый, сумасшедший) – связной с трансцендентностью

Нищие, блаженные и юродивые были наделены особым статусом в средневековом мире. В отношении к ним в христианской культуре смешивались привычный страх и брезгливость, суеверия с осознанием сакральности и особенности выбранного ими пути жизненных испытаний. Нищета была более угодна Богу, чем богатство, а странствия в поисках подаяний расценивались как духовный подвиг. Потому подаяние нищим считалось богоугодным делом. Богословие различало юродство природное и юродство добровольное, «Христа ради». Многие святые и подвижники осознанно избирали для себя путь «глупца Христа ради», нищего странника, а юродивые и блаженные почитались за святых. Им приписывался дар ясновидения и ведовства. Чуждый миру людей, блаженный вступает в контакт с трансцендентным. Здесь безумие выступало уже «божьей болезнью», в которой юродивый мог безнаказанно высмеивать узаконенную священность: высокое превращалось в низменное, и наоборот. Насмешка и безумный хохот, эмоции и чувства вразрез с общепринятыми были знаковыми привилегиями статуса блаженного дурака. Он был своего рода Тенью-Трикстером средневекового общества, высказывая то, «о чем молчат».

Так, Юродивого в «Борисе Годунове» легко доводят до слез злые мальчишки, и тот будто простодушно жалуется на них царю: «Вели их зарезать, как ты зарезал маленького царевича», озвучивая то, о чем думают, но молчат в народе. А затем выносит жестокий приговор самодержцу, отказывая в молитве за него: «Нельзя молиться за царя Ирода, Богородица не велит!» Здесь он выступает спонтанным носителем божественной власти, признаваемой самим царем.

Ближе всего к этой трактовке Шута стоит карта одной из первых колод – Висконти – Сфорцы (а потому мы можем предположить, что таковым было изначальное ее значение) и ее сестры-современницы, колоды Мантенья. Такого нищего и юродивого Шута перенес к себе в колоду Луиджи Скапини («Средневековое Таро Скапини»).

Путь дурака

Дурак, или Глупец (как одна из ипостасей архетипа Шута), в Таро – это прежде всего сказочный дурак, наивный глупец, бесхитростный и непредсказуемый. Ему удается сделать то, что не удавалось другим, «умным братьям»; то, чего не хотел делать никто и что казалось совершенно бессмысленным и невозможным. Происходит это, как ни странно, во многом благодаря особой коммуникации Дурака с неизведанным,[13] к которому он подходит спокойно и практично, со своей «дураковской» точки зрения. Эти простые ходы и помогают – не разрубить даже, а именно развязать гордиев узел: это простое, по-своему неловкое и как будто случайное превращение спутанного клубка в ровную нить судьбы. Это взгляд и решение человека вне игры и вне ситуации, как будто со стороны, или из своей непривязанности. В сложных и запутанных ситуациях подход Дурака зачастую может оказаться спасительным.

Человек – существо смертное и сложное. Ни один из нас не способен воплотить в себе целиком весь архетип. Однако Дурак был особенно надежно и давно, пожалуй еще с эпохи Просвещения, вытеснен из пантеона значимых образов. Немного свободы было дано лишь «естественному человеку» Руссо (а затем и идеализированным пролетариям, например), но это совсем другое. Не случайно в колодах XVIII–XIX веков Дурак выглядит нелепо, не смотрит, куда идет, и вот-вот свалится в пропасть. Даже собачка рядом с ним не то преследует идиота, не то пытается его остановить. Ушли в прошлое и оказались непонятны безумные выходки греческого Диониса… нищие стали вызывать только страх, брезгливость или же сострадание… быть дураком в технократическом обществе тоже стало как-то… неэффективно. Но Дурак вернулся – в области полуреального и полусакрального, полушутовского и полупрактичного. Современный человек устает быть всегда собранным, дисциплинированным и ориентированным на будущее… тем более что эта модель, как и любая другая (и высокая идея, ролевой архетип), не может быть единственно верной. И тогда появляется Дурак… он приходит во время карнавальных офисных вечеринок и спонтанных дурацких приключений, в соединении с толпой на государственных карнавальных праздниках и на семинарах новоиспеченных гуру, предлагающих странное нечто (о, мы уже можем догадаться, зная бесхитростный юмор Шута!) в блестящей обертке с надписью «путь дурака… и вы исцелитесь».

В «Сказочном Таро» («Fairytale Tarot» Алекса Уколова и Карен Махони) мы видим классического сказочного дурака. Эта карта соотносится со сказкой «Бедный работник с мельницы и кошечка» о дураке Гансе, самом глупом работнике мельницы, который поступил в услужение к кошечке… а она оказалась королевной и взяла его себе в мужья. А та самая мельница, ради которой он старался, так и вовсе ему оказалась не нужна.

В настоящее время эта карта в целом перестала обозначать «идиота, которым лучше не быть», – наоборот, она чаще указывает на непредсказуемый счастливый случай. Хотя, безусловно, в отдельных случаях она может обозначать тему «идиотской ситуации», которая нас вовсе не устроит, – и тогда эта карта вновь предстает в свете старых и практичных толкований. Кроме того, не стоит избегать правды: все мы время от времени оказываемся в совершенно дурацкой – в буквальном смысле слова – роли. Важно уметь пережить это и прочувствовать, чтобы суметь подняться из глубины своего переживания и идти дальше.

Неискушенность реальностью

Безумие и глупость сменились беспечностью Дурака в колоде Уэйта. Здесь мы видим скорее фигуру легкомысленного молодого человека. Легкость или легковесность, наивность или оптимизм… акценты всякий раз расставляются по-разному, в зависимости от реальной ситуации и интуиции толкователя. Здесь Дурак кажется совершенно не искушенным реальностью… но последствия этого нам тоже неизвестны. Мы видим лишь самое начало.

Колода «Богемские Барочные коты» изображает Шута как Легкомысленного Юнца, прекрасного в своих оптимистичных и совершенно нереалистичных ожиданиях, возлагаемых на реальный мир. Это скорее представитель золотой молодежи (или, если угодно, кошачьего племени), чем «прожигатель жизни»; это доверчивый, радостный и открытый миру любитель прекрасного и изящного. В жизни так многое удается! А значит, этот мир не может быть плох. Соответственно, на этой карте нет собачки (все-таки собака – это угроза для кошки), зато есть золотой ангел на крыше – защита и спасение для таких не потрепанных жизнью прекраснодушных дурачков.

Шут (скоморох) – роль и то, что под маской

Профессиональное шутовство или скоморошество, актерство в Средние века было отдельным ремеслом, со своим особым статусом и местом в обществе. Шуты были юридически бесправны: им могли запретить въезд в город и подвергать их всевозможным гонениям. Однако именно они вносили свободу действий и слова в мир замкнутых традиционных сообществ. Остроумие и комизм всегда выхватывает нечто спрятанное или тайное и преподносит его открытым и даже утрированным, предлагая поиграть с «запретной темой». Шуты, кроме того, служили при дворах государей и мелких правителей – вообще-то говоря, для забавы. Однако в коллективном восприятии, в общественном бессознательном – находившем выражение в театральных пьесах – шут становится двойником автора, «голосом истины» внутри самого действия и открывателем правды важным героям или веселым и удачливым помощником влюбленных. Шут-трикстер – это именно та роль, которую он способен играть и на сцене нашей внутренней жизни. «Без всяких для себя последствий записной шут мог бросить вызов однозначной серьезности и официальной обрядности, нарушить привычный порядок вещей, спутать издавна установленные ценностные ориентации. Он «выворачивал наизнанку» реальность и, выбивая ее с проторенной жизненной колеи, переводил в пародийный план. Розыгрыши шутов полны фантазии. Шутовское балагурство и срамословие превращали действительность в комедию, людей – в актеров на театральных подмостках» (Даркевич, 1988).

Наличие шутовского колпака в картах Таро не всегда превращает фигуру Дурака в профессионального Шута. Одной из особенных в этом смысле колод можно назвать «Романтическую Викториану», где изображен клоун на арене цирка и вся сцена напоминает некий «цирк с конями», как в наши дни могут назвать напыщенную или шумную, но нелепую ситуацию. В других случаях профессиональный шут в Таро намекает скорее на явное выражение чувств и того, что обычно скрыто, – или же, наоборот, выражение неистинных эмоций для сокрытия истинных. Такой же акцент присутствует и в колоде «Таро Казановы», где Шут изображен как человек под маской (не сам ли Казанова?), отправившийся на поиски приключений, – скрывающий и свое настоящее лицо, и свои истинные чувства. Этот смысл явственно выбивается из общего контекста эротической и достаточно откровенной колоды. Это та инаковость, которую может позволить себе Шут Казановы. Интересно, что Шут другой эротической колоды – «Декамерон» – тоже изображает полную незаинтересованность в актуальном процессе: он ловит бабочек, в то время как девушка не сводит глаз с его могучего органа. А Шут в «Таро Манары» – это деревянный Пиноккио в руках женщины: налицо общая тема не то безвольности, не то скрытой под ее маской отстраненности.