Значит, упреждающий, диверсионный удар следовало нанести днем раньше — 24 ноября. И он был нанесен: взорваны железная и шоссейная дороги, группы партизан напали на аэродром, подорвали несколько самолетов.
Диверсанты спутали карты противника и добились своего — Франко отсрочил наступление на Мадрид.
В ходе диверсионной вылазки на аэродром, при отходе, был контужен Мамсуров. Рядом с ним разорвался снаряд, его оглушило, Хаджи потерял сознание. В горячке боя никто не заметил потерю. Никто, кроме переводчицы Мамсурова, Лины. «Курчавая, блестящая грива, большие губы на креольском лице», — так писал о ней Михаил Кольцов. Эта аргентинка, Паулина, или, как ее звали партизаны-интернационалисты, Лина, приехала на машине и разыскала лежавшего без сознания Мамсурова.
Так она спасла ему жизнь в первый раз. «Назавтра, — вспоминал Мамсуров, — когда стал чувствовать себя несколько лучше, я вышел из дома и не заметил, как фашистские самолеты зашли на бомбежку. Лина втолкнула меня в дверь дома, а самолеты буквально изрешетили то место, где я только что стоял. Так Лина спасла мне жизнь еще раз».
Паулина была бесстрашной девушкой. Как-то группа «юнкерсов» сбросила бомбы на площадь маленького испанского городка. Там в это время играли дети. Лина схватила санитарную сумку и под обстрелом бросилась перевязывать раненых детей.
Так началась их дружба — аргентинки Паулины и осетина Хаджи. Уезжая из Испании, он увез с собой в Москву свою переводчицу, они поженились.
Однако, все это будет потом, а сейчас возвратимся в Мадрид, где на подступах к столице идут тяжелые, кровопролитные бои.
Хаджи Мамсуров так рассказывал о боях под Мадридом: «Зона обороны создавалась и существовала как самостоятельный фронт с прямым подчинением Министру обороны и Президенту республики. Возглавил этот фронт так называемый Совет обороны Мадрида, во главе которого формально числился командующий и председатель Совета обороны генерал Мияха. Главным советником у него был комбриг Владимир Ефимович Горев — очень толковый, грамотный, смелый командир, владеющий английским и испанским языками. До приезда в Испанию он командовал одной из лучших в Красной армии танковых бригад, потом находился на посту военного атташе.
Помощниками у Горева были Ратнер и Львович.
Я по штату являлся советником при начальнике штаба В. Рохо. Однако приходилось работать и в крупных соединениях, прибывавших для обороны Мадрида с ноября 1936 года по январь 1937 г.
Так в один период был советником командира каталонского корпуса, известного боевика-анархиста Буэнавентура Дyppyтu».
На этом, собственно, Хаджи Джиорович и останавливается. Всего одна строка, одно имя. А ведь за этой строкой полный трагизма эпизод гражданской войны. К счастью, в своем «Испанском дневнике» Михаил Кольцов уделил достаточно большое внимание отношениям коммуниста Мамсурова и анархиста Дуррути.
«Он попросил себе советника-офицера. Ему предложили Ксанти, — пишет Михаил Кольцов. — Он расспросил о нем и взял. Ксанти — первый коммунист в частях Дуррути. Когда Ксанти пришел, Дуррути сказал ему:
— Ты — коммунист. Ладно, посмотрим. Ты будешь всегда рядом со мной. Будем обедать вместе и спать в одной комнате. Посмотрим.
Ксанти ответил:
— У меня все-таки будут свободные часы. На войне всегда бывает много свободных часов. Я прошу разрешения отлучаться в свободные часы.
— А что ты хочешь делать?
— Я хочу использовать свободные часы для обучения твоих бойцов пулеметной стрельбе. Они очень плохо стреляют из пулемета. Я хочу обучить несколько групп и создать пулеметные взводы.
Дуррути улыбнулся:
— Я хочу тоже. Обучи меня пулемету».
Анархисты, уезжая из Каталонии, подняли большую шумиху. Мол, они идут спасать столицу Испании от фашистов. Потребовали дать бригаде самый трудный участок.
Но прошло всего два дня, и они выдвинули совсем другое требование — отвести их на отдых.
Эту историю в своих воспоминаниях продолжает кинооператор Роман Кармен:
«— А какую позицию занимает Дуррути, — спросил я.
Хаджи задумчиво разминал в руках свой берет.
— Понимаешь, — сказал он, — я полюбил его. Вот полюбил и все. Верю в его честность. Он по-настоящему ненавидит фашистов, горячо любит Испанию. Но в каком он ужасном окружении! Меня иногда пугает его трагическая обреченность. В минуты откровенности он не в силах скрыть от меня своего отвращения ко многим авантюристам и негодяям, которые, как говорит он, позорят чистые идеи анархизма. Вот я убежден, что он против отвода бригады в тыл. Я еду к нему сейчас, хочешь, поедем вместе.
Нас привели в кабинет, где Дуррути диктовал что-то машинистке. Он порывисто встал и, кинувшись навстречу Хаджи, долго пожимал ему руку, словно боясь ее выпустить… Всего лишь несколько дней Хаджи прикомандирован к бригаде советником, а Дуррути уже не может прожить без него и часа.
Он полюбил Хаджи за отчаянную храбрость, за железную волю и жестокую прямоту — те качества, за которые все любят этого отважного молчаливого человека.
Хаджи молча взял его за руку, усадил на большой диван, обитый голубым атласом. Тот покорно сел и опустил глаза.
— Это верно, Дyppyтu, что ты отводишь бригаду в тыл? — спросил Хаджи. — Ты знаешь, резервов нет. Ты оголишь самый ответственный участок фронта.
— Да, я отвожу бригаду! — закричал Дуррути. — Люди устали. Устали от бомбежек и артиллерии! Люди не выдерживают! Я не могу!…
— Дуррути. Но твоя бригада всего лишь два дня на передовой. И знаешь, как оценил народ, что анархисты пришли, наконец, из глубокого тыла драться в Мадрид? Понимаешь, какое впечатление произведет уход из бригады? Что тебя заставляет предпринять этот шаг?
Дуррути опустил голову и, стиснув виски, тихо сказал:
— Знаю, все знаю, но они требуют. — Слово "они" он произнес со злобой.
Снова вскочил и зашагал по ковру.
— Поеду в бригаду. Сейчас же.
— Я с тобой, — предложил Хаджи.
— Нет, нет!
Мы с Хаджи поехали в штаб обороны Мадрида. Через час, проходя по коридору штаба, я увидел Хаджи. Он стоял спиной ко мне, глядя в окно. Я окликнул его. Он не ответил. Я тронул его за плечо. Он повернулся ко мне, его глаза были полны слез.
— Что случилось?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});