парень благодарным слушателям на уши макаронную продукцию «Доширака».
Пока такое прокатывало, крестьяне были довольно простодушными и всему верили. Наш герой тоже поведал сюжет нескольких популярных фильмов и сериалов, чем привел в полный восторг своих слушателей. Так что его часто угощали и денег уходило совсем немного. Разве что, вместо фляги он прикупил небольшой бурдючок, местной калмыцкой работы.
Десятки километров пути каждый день оставались позади. Переход от Европы к Азии каждый час делался все заметнее: леса исчезли, трава густела и являла всю большую силу растительности, показывались неведомые птицы, орлы сидели на кочках у дороги, как будто на страже и гордо смотрели на путешественника. Цивилизация и власть в этих забытых богом краях была представлена лишь редкими почтовыми станциями. Почти всегда это была дрянная одинокая изба, без ограды, как бивуак, где коротал свои дни, словно какой-нибудь Робинзон Крузо, всеми забытый и одичавший здешний смотритель.
Когда власти организовывали подобные станции, то они стремились дороги спрямить, устроить станции через равные промежутки, чтобы было удобно менять усталых лошадей, и исходя из прочих целесообразностей. Железные же дороги у властей вызывали сильные подозрения — вдруг как ими воспользуются революционеры? Получилось же — как обычно. Станции оказывались вне населенных пунктов, почтовые лошади испытывали огромную нужду в корме, так как все приходилось сюда доставлять издалека, а проезжающие лишались всякой помощи.
Почтовые станции превратились в жалкие, засиженные мухами местечки, почти без удобств и с отвратительной едой. И вообще, если взять на себя труд прочитать печатные правила, прибитые к стене в каждой такой избе, то можно было заметить, что они не содержат не единой буквы в пользу проезжающих, а все лишь охраняли честь и достоинство смотрителя, чиновника зауряд 14 класса.
Складывалось такое впечатление, что и дороги и станции сделаны единственно для высокопарного смотрителя, а не для людей. Как представители закона эти смотрители безжалостно измывались над окрестными крестьянами, которым в обязанность вменялась содержать эти станции и снабжать их всем необходимым.
Так Виктор однажды увидел, как на крошечной станции какой-то чиновник наказывал мужика — не известно за что — и этот здоровенный детина просто стоял и беспрекословно сносил удары тростью от человека, вдвое меньше себя ростом, не смея даже пошевелиться. Вокруг собралась маленькая толпа из крестьян — уродливых, грязных оборванцев в грубых полотняных рубахах и штанах, их жен и нескольких растрепанных ребятишек. И они просто глядели, и всё: словно тупые, безмозглые скоты. Ну ни хрена себе картинка угнетателей и угнетаемых…
А когда коротышка-чиновник, облаченный в зеленый китель, сломал свою трость, то он напоследок пнул крестьянина:
— Проваливай, скотина! Вот же, Азия!
Поколоченный детина покорно заковылял прочь, а прочие потащились следом — герои, однако. Создавалось ощущение, что они вообще ничего не чувствуют.
Впрочем, убедившись однажды, что на почтовых станциях ничего нет, а что есть, то ужасно все дорого, царит ужасная бюрократия, наш герой стал их избегать как черт ладана. Риск их посещения ничем не оправдывался.
И Резанцев продолжал неутомимо бродить по Южной России, где пешком, а где подсаживаясь на попутную телегу или в лодку. Преодолевая пустынное бурое пространство под бескрайним небом. Но Россия огромна: казалось, что неба нет — только бездонная пустота над головой, нет и горизонта — он тает в далекой дымке, есть лишь бесконечная, верста за верстой уходящая вдаль пустыня, покрытая выжженной солнцем травой.
Немногочисленные жалкие деревушки, каждая с покосившейся церковкой, только усиливают ощущение безлюдности этой огромной равнины, самой своей пустотой подавляющей в человеке волю, — здесь не найти холмов, на которые можно взобраться или хотя бы дать уму пищу для воображения.
Молодой человек мок под дождем и пекся на солнце, иногда укрывался от шквальных порывов ветра, опустошающих степь, — казалось, тут можно наблюдать все погодные явления разом и все ненастные. В качестве развлечения можно, конечно, было полюбоваться, как ветер гоняет туда-сюда комки травы под названием «перекати-поле».
Наконец, вверх по течению Сала, Виктор вступил в земли калмыков. Большей частью, в стороне от реки и озер это голая, мертвая равнина, в ней нет корма — ни колючки для верблюда, ни зайца или козы для охотника, только шары перекати-поля, прыгая большими скачками, проносятся по черным пескам, подгоняемые визгливым ветром. Как правило, на изрытом буераками плато неподалеку от водоема стояло, как стопочки на столе, несколько кибиток и рядом с ними паслись, жуя жесткую траву лошади, верблюды и овцы.
Кибитка представляла собой плетень из редких жердей, обтянутый войлоком. Желательно белым. Посреди — очаг, где на рогатках висит котел с варевом. Вонь- на любителя. Дым подымается вверх и уходит в верхнее отверстие. Тут же располагались и смуглые и грязные узкоглазые туземцы. Как правило в котлах варился чай с бараньим жиром и солью. Зажевать подобный чай можно было сушеной кобылятиной.
Здесь легенда изменилась, Шелленберга сменил Гудориан из белорусского Брест-Литовска. Но все равно обрусевший немец. Рассказы же о смелых батырах — Мстителях, храбром нукере-пауке носящимся со своим липким арканом среди скал Большого Кавказа и борьбе злобных духов Чужого и Хищника по-прежнему шли на «ура». Кроме того, пользуясь представившимися возможностями Виктор пытался научиться ездить на коне. Пока не слишком получалось. Ничего, ещё научится!
— Люди говорят, упал с лошади — подымайся и скачи дальше, не то на всю жизнь оробеешь и будешь седла бояться, — так утешали неумеху любопытные зрители.
И бэушное огниво Резанцев себе приобрел и пока тщетно пытался освоить этот мудреный девайс. Умеют им пользоваться все, даже мальчишки, — получится и у него.
Глава 3
Где-то через две недели после начала своего трудного пути Виктор решил, что уже достаточно углубился в земли калмыков. А здесь наблюдался некоторый вакуум власти. Так как царское правительство, опасаясь проявлений сепаратизма, недавно ликвидировало титул калмыцкого хана и в значительной части сломала структуры местной племенной иерархии. Даже ламы находились под подозрением, как проводники воли далекого Тибета.
Претенденты на белую кошму, охотно обменяли призрачный титул хана на вполне реальные поместья с русскими крепостными рабами. Править должны были в здешних степях проверенные царские чиновники, но дело забуксовало. «Хотели как лучше, а получилось как всегда.» У калмыков не было городов и крупных стационарных пунктов и назначенные Петербургом чиновники отнюдь не рвались кочевать по пустыням. Нет, «калмыцкими делами» они собирались управлять из далекой, но удобной Астрахани.
Описываемое время было для калмыков временем разброда, шатания и великих сомнений. Выйти из потопа Пугачевщины им, конечно, удалось если и не сухими, то близко