Или сам сделаю.
Привстав, Глафира вытянула шею, словно гусыня, пытаясь заглянуть ему в ладонь. Потом, не сдержав любопытства, выскользнула из-за стола и, подскочив к парню, подхватила подарок. Рассмотрев серьги, она ловко выхватила у Насти ребёнка и, сунув ей подарок, скомандовала:
– Чего расселась, кулёма? Беги надевай да приходи мужу показаться, порадовать.
Залившись краской, Настя выскочила в свою комнату к зеркалу. Спустя пару минут она вернулась обратно и, опустив платок с головы на плечи, павой прошлась вдоль стола, то и дело, поворачивая голову из стороны в сторону.
– Хороша кобылка, – одобрительно проворчала Глафира, улыбаясь. – Вот сынка выкормишь, снова в тело войдёшь, и можно будет второго носить.
– Ты озверела, мать? – повернулся к ней Мишка. – Через два года, не раньше.
– А чего через два-то, Мишенька? – возмутилась тётка. – Баба молодая, сильная, ей только рожать да рожать.
– Сама сказала, ей в тело войти надо, – отрезал Мишка. – Да и спешить некуда. Это дело нехитрое, – закончил он, поднимаясь и подходя к жене. – Нравятся? – спросил он, беря её за плечи.
– Очень, – радостно улыбнулась Настя.
– Вот и носи на здоровье.
– Спаси Христос, Мишаня, – пролепетала девушка, прижимаясь к нему всем телом. – Спаси Христос. За доброту, за ласку и за то, что в обиду не даёшь, – еле слышно добавила она.
– Свою жену только я обижать могу, – усмехнулся парень, целуя её в губы.
Не ожидавшая такой ласки Настя судорожно вздохнула и обмякла в его объятиях, прижимаясь к мужу ещё крепче.
– Вечно ты всё поперёк делаешь, – махнула рукой Глафира. – И ведь получается.
– Запомни, мама Глаша, – повернулся к ней Мишка. – В нашей семье всегда будут только наши правила. Надо будет, и её, и тебя выпорю. Но только за дело. А просто так ни сам, ни кому другому не дам обидеть. Мои бабы. Хочу люблю, хочу наказываю. Ясно?
– Как скажешь, Мишенька, – кивнула Глафира с неожиданной робостью.
Их разговор прервал басовитый рёв младенца. Подскочив, обе женщины унеслись разбираться с малышом, а Мишка вернулся к столу доедать остывшую кашу. Закончив с ужином, он принёс с крыльца самовар и, заварив свежий чай, принялся убирать грязную посуду. За этим занятием его и застала Настя. Перепеленав сына, она поспешила обратно и, увидев, чем занят муж, едва не завопила от возмущения. Моментально отобрав у Мишки тарелки, она в минуту накрыла на стол всё для чаепития и, присев рядом, тихо попросила:
– Мишаня, ты больше никогда посуду не трогай. Если надо, просто в сторону сдвинь. Увидит кто, что ты сам в доме прибираешься, позору не оберусь. На что тогда баба в доме нужна, ежели мужик сам прибирается?
– А если жена занята или, не дай бог, приболела? – осторожно уточнил Мишка. – Что ж тогда, грязью зарасти?
– То другой вопрос, – упрямо качнула Настя головой.
– Запомни, Настюша, в каждой избушке свои погремушки, – вздохнул Мишка, обнимая её. – Это я к тому, что в каждом доме свои правила. И ежели я вижу, что ты сыном занята, то могу и сам и прибраться, и посуду помыть. Не развалюсь. Сын мне дороже, чем какие-то правила, которые ещё и не я придумал.
– Как скажешь, Мишаня, – вздохнула Настя, утыкаясь носом ему в плечо. – А как сына-то назовёшь? Крестить скоро, а имени не придумали.
– Придумал. Григорием, как батю моего звали, назовём. Я Михаил Григорьевич, а он Григорием Михайловичем будет. А уж второго сына бати твоего именем крестим. Как, бишь, звали его?
– Матвеем, – еле слышно отозвалась девушка.
– Значит, Матвей Михайлович будет, – резюмировал парень. – Годится?
– Спаси Христос, Мишаня, – кивнув, всхлипнула Настя.
Вернувшаяся в комнату Глафира так и застала их сидящими в обнимку за накрытым столом.
– Спит, – с улыбкой сообщила она, входя. – А вы чего это насупились? Настя, на улице темно уже, а у тебя муж ещё и не поел толком.
– Не голоси, мама Глаша. Мы сыну имя выбирали, – улыбнулся Мишка.
– И что решили? Как назовёте? – моментально подобралась тётка.
– Григорием.
– Так и знала, – с улыбкой кивнула Глафира. – И то сказать, есть в кого назвать.
Стук в дверь оборвал их разговор. Настя, быстро отворившая дверь, впустила в дом атамана. Перекрестившись на образа, казак присел к столу и, огладив бороду, тихо сказал:
– Такое дело, Миша. Нашёл я тебе соратников. Один пластун и двое из опытных. Но под твою команду пойти готовы. Есть ещё пара молодых. Но тут сам смотри. Парни молодые, гонористые. Как бы не учудили чего.
– Так собрать их надо да поговорить со всеми сразу, – помолчав, высказался Мишка. – Пусть посмотрят, что взрослые бойцы готовы мою команду принять, и подумают, что лучше – дело сделать или глупый гонор показывать, род казачий позоря.
– Вот это верно, – одобрительно закивал атаман. – Завтра и соберу. Ну, а у тебя как дела, дочка? – повернулся он к Насте. – Мужа слушаешься? Или он уже готов за вожжи взяться? – поддел он девушку.
– Дались вам эти вожжи, – проворчал Мишка, скривившись.
– А не нужны ему вожжи, дяденька, – пропела Настя, снова скидывая платок на плечи и поворачиваясь к нему в профиль. – Я мужа люблю и чту. И спорить с ним не собираюсь.
– Вот оно как, значит, – протянул казак, рассмотрев серьги. – За первенца одарил? – повернулся он к Мишке. – Знатный подарок. С трофеев взял?
– Угу.
– Это по-нашему. Пусть видят, следопыт у нас хоть и не реестровый, а боевой и не жадный. Прав я был. Быть новому роду казачьему.
От избытка чувств атаман тряхнул в воздухе кулаком.
– Попросить тебя хочу, Сергий Поликарпович, – заговорил Мишка, сбивая его с боевого настроя. – Сделай милость, никогда больше при мне про вожжи не вспоминай. Будет нужда, я со своими бабами сам разберусь. Раз уж отдал её мне в жёны, так и забудь, как воспитывать. Сам знаешь, в Писании сказано; да отлепится муж от родителей своих и да прилепится к жене своей. И станут они плотью единой. В общем, в своей семье я хозяин. Не обессудь.
– Да господь с тобой, Миша, – вдруг рассмеялся атаман. – Это ж я так, шутейно. А что сам разберёшься, я и не сомневался. Если уж у тебя тётка по струнке ходит, то с женой тем более справишься.
На последней фразе Мишка едва не поперхнулся чаем, но Глафира даже бровью не повела, восприняв слова казака как должное. И, дав парню отдышаться, ответила:
– А чему удивляться, Сергий Поликарпович? Я баба справная, и кто хозяин в дому, завсегда помню. Было время, я его кормила да командовала, а теперь его черёд настал.
– Вот за что моё тебе сердечное уважение, Глафира Тимофеевна,