— Но кто подменил, мсье?.. Уж не думаете ли вы, что кто-то сидел под сиденьем?
Мутрэ берет пустой портфель, внимательно осматривает его и, покрутив перед собой, возвращает на место.
— Нет, мсье Легаю. Его не подменяли. Видите эту царапину… Это я когда-то случайно поцарапал его скрепером… А вот здесь на ремне трещина, возле четвертой дырочки… Нет… Я узнаю его из тысячи. Это мой портфель, а не какой-то там другой!
Легаю нервно потирает виски.
— Эта история сведет меня с ума… Поль! Чем вы занимались, когда вернулись?
Водитель густо краснеет.
— Да ничем, мсье… Зашел в производственную часть — узнать, не понадобится ли машина… Собирался уже уходить, когда меня позвали… — Поль сглатывает слюну и добавляет: — Вы что, думаете, что это…
На сей раз краснеет Легаю. Поль работает у него шестнадцать лет.
— Извините меня, Поль… Все это весьма необычно… Мутрэ, в банке вас никто не толкал?
— Никто.
— Тогда других вариантов нет. Все дело в этой «DS»… Вы могли бы узнать того типа?
— Безусловно, — говорит Поль. — Но что это даст?.. Он ничего не успел сделать, тот тип.
— Ничего не успел сделать! Похоже, что так только кажется!
— Но, мсье…
— Никаких «но»! В остальном все шло, как обычно, а вот во время происшествия…
— Да и во время тоже, — вступает Мутрэ. — Я уже говорил, что портфель упал к моим ногам. Я нагнулся и…
— И, — философски продолжил Филлол, — если его не могли вытряхнуть и не могли заменить, то, значит, ничего и не произошло.
Создается такое впечатление, что мсье Легаю вот-вот хватит удар.
— Так по-вашему, Филлол, ничего не произошло? — Он стучит кулаком по столу.
В сердцах Легаю хватает пачки газет и вновь швыряет на стол.
— Сорок тысяч франков… Четыре миллиона по-старому… И вы считаете, что ничего не произошло?..
— Я только хотел сказать, мсье…
В нависшей тишине Кристиан робко произносит два слова «двойное дно», но это предположение кажется всем настолько бредовым, что Легаю предпочитает промолчать. Он заталкивает газеты обратно в портфель. Закрывает крышку, защелкивает замок и застегивает ремень.
— Полиция должна получить все в первозданном виде… Комиссар Маршандо — мой старый друг… Он приедет лично.
Широкими шагами Легаю направляется в свой кабинет, но, повернувшись, с порога холодно бросает:
— Продолжайте работать.
Руки мадемуазель Берты снова порхают над клавишами машинки, Филлол углубился в тетрадь заказов, Кристиан возвращается к бесконечным подсчетам. Лишь Мутрэ с ненавистью смотрит на портфель и что-то бормочет.
Слышно, как в своем кабинете говорит по телефону Легаю.
— Нечто невероятное, мой дорогой комиссар… да, буду чрезвычайно. признателен, мой друг… Спасибо, дружище…
Не проходит и двадцати минут, как комиссар Маршандо появляется в типографии. Легаю устремляется ему навстречу.
— Нечто невообразимое, дорогой комиссар… Нам повезет, если мы все не сойдем с ума!
— Ну-ну! Если я вас правильно понял, речь идет о похищении?
— Да, сорок тысяч франков… четыре миллиона по- старому… та часть зарплаты, которую я обычно выдаю наличными.
Полицейский машинально кивает головой.
— Вы выдаете зарплату двадцать девятого числа каждого месяца?
— Нет, конечно же нет! Но накануне последнего дня месяца мы всегда отправляемся в банк, чтобы избежать очередей… А потом, — Легаю глубоко вздыхает, — я всегда думал, что так меньше риска. Похищения, как правило, случаются тридцатого или тридцать первого.
— Ну ладно, рассказывайте.
Легаю, путаясь, пересказывает события, стараясь тронуть собеседника глубиной потери. Полицейский с иронией рассматривает портфель. Обычная рутинная работа. По всей вероятности, рассказу хозяина типографии он верит в лучшем случае наполовину и рассчитывает на быстрый успех.
— Если вы закончили, я задам пару вопросов участникам «драмы»… Вначале главному свидетелю. Ваше имя Мутрэ?
— Роже Мутрэ, господин комиссар.
— Когда вы возвращаетесь из банка, то сразу запираете портфель в сейф, так как зарплата выдается лишь на следующий день?
— Совершенно верно, господин комиссар.
— Тогда почему же сегодня?..
Мутрэ секунду раздумывает и, взглянув на Берту, поясняет:
— Дело в том, что сегодня мадемуазель Берта попросила меня выплатить жалованье, не откладывая до завтра. Особых причин для отказа не было, ведь совершенно не важно…
— Действительно, не важно, — перебивает Легаю.
Комиссар кивает головой.
— Таким образом, не случись этого, кража обнаружилась бы только завтра?
— Верно, об этом мы не подумали!.. Впрочем, что это может изменить?
Комиссар неопределенно пожимает плечами.
— Пока еще не знаю… Но, возможно, это небезынтересная деталь… Так, вернемся к рассказу о машине.
Однако вопросы Маршандо не продвинули расследование ни на шаг. Загадка оставалась неразрешимой.
С одной стороны, абсолютно невозможно заменить банкноты, лежащие в портфеле, газетами. С другой стороны, портфель не подменили: Мутрэ твердо в этом уверен. Впрочем, и в том, и в другом случае возникли бы сложные проблемы.
Теперь пришел черед комиссара стучать кулаком по столу.
— А вы разворачивали эти газеты, смотрели их? Какие они? Парижские? Местные? За какое число? — внезапно задает он вопрос.
— Э-э, — мямлит Легаю, — должен признаться, что…
— Ну так посмотрите, посмотрите… Может быть, это даст какую-нибудь зацепку…
Комиссар хватает портфель, взвешивает его на руке, расстегивает, открывает замок и, как недавно это делал Мутрэ, переворачивает его над столом.
От изумления все присутствующие вскрикнули как один.
На стол вываливается куча банкнот.
Присутствовавшие оцепенели, нет, они окаменели. Мутрэ, первым придя в себя, бросается к пачкам и начинает считать.
— Сорок тысяч… Все здесь!
Нахмурившись, комиссар поочередно останавливает тяжелый взгляд на Легаю, Мутрэ, Филлоле, Кристиане, Поле, Берте.
— Очень смешно, — ворчит он. — Хочется думать, что вы не знали, к каким последствиям приведет такая шутка… Вам повезло, что у меня хорошее настроение.
Легаю берет полицейского за руку.
— Уверяю вас, дорогой комиссар… Шутка! О Боже, это так же невозможно, как и все остальное.
— Да бросьте вы!
Маршандо резко нахлобучивает шляпу и поворачивается к двери, демонстративно не замечая протянутой ему руки. Хлопает дверь. Его тяжелые шаги затихают на лестнице.
Легаю сжимает кулаки. Что делать? Что сказать?.. Ведь он сам только что говорил, что подобное невозможно. И тогда он набрасывается на Мутрэ.
— Ну что же вы? Заплатите Берте… Теперь-то чего вы ждете?
Ворча, он удаляется в свой кабинет. Можно разобрать отдельные слова: «…издевательство… так не пройдет…»
Шесть часов.
Легаю уходит первым, никому не сказав ни слова.
Потом Филлол. Потом Берта.
Начинает собирать свои вещи Кристиан. Но Мутрэ останавливает его.
— Мне бы хотелось, чтобы вы закончили подсчеты сегодня.
— Но… ведь завтра должны привести машинку.
— Завтра! Завтра! Мастера обещают это уже восемь дней.
Кристиан пожимает плечами.
— Сожалею, но я обещал своей жене…
— А ведь тебя бы это здорово устроило, если бы машинка не была готова завтра, — говорит Мутрэ. — Маленький негодяй!
И он бьет кулаком снизу вверх. От удара в подбородок Кристиан падает.
Мутрэ массирует ушибленную руку.
— Надеюсь, твоя жена не в курсе?
Кристиан с трудом поднимается. Он двигает челюстью вправо, влево и жалобно отвечает:
— Нет. Она ничего не знает.
— Я промолчал из-за нее… и из-за твоей девчонки.
— Но… как вы угадали?
Вопрос, кажется, даже понравился Мутрэ.
— Немного пошевелил извилинами… Я не купился, как все остальные… Для них «это» могло произойти только во время столкновения с «DS» — ведь больше ничего необычного не было… Потому они не искали ничего другого… потому и ничего не нашли.
— А вы, мсье Мутрэ, искали… другое?
— Боже! Наконец-то умный вопрос. До тех пор пока портфель был у меня в руках, или, по крайней мере, «на глазах», с ним ничего не могло произойти. Значит, все произошло в тот короткий промежуток времени, когда я его не видел… То есть здесь, пока я вешал пиджак в шкаф… Но разве можно за двадцать секунд открыть портфель, достать деньги и положить на их место газеты?.. Нет. Следовательно…
Чрезвычайно довольный собой, Мутрэ склоняется над столом. Сейчас он похож на экскурсовода.
— Следовательно, все было очень просто: портфель подменили… Так вот, в котором были газеты, действительно мой, а тот, с которым я ездил в банк и который, конечно, не рассматривал — ведь незачем было, — не мой. Просто, не так ли?