– Смею возразить тебе, великий. Двадцати тысяч «бессмертных» будет недостаточно. Русы могут обнаружить слабое место в нашей обороне и сосредоточить именно там свои силы. Мы не успеем подтянуть резервы. Я прошу тебя отправить гонца к императору. Только появление нашего флота охладит пыл варваров.
– Мне не хотелось бы выглядеть трусом в глазах императора, – поморщился Варда. – Тебе придется отбросить русов своими силами, епарх.
– Тогда разреши мне раздать оружие горожанам, великий.
– Ты в своем уме, епарх Мануил! – разъяренный Варда вскочил с ложа. – Нельзя доверять черни, тем более на виду у неприятеля. В Константинополе достаточно честолюбцев, способных обратить это оружие против нас.
Конечно, магистру Варде было чего бояться. В Константинополе не было человека более ненавидимого, чем дядя императора, и эту всеобщую ненависть Варда заслужил неслыханным коварством и жестокостью. Многие знатные патрикии лишились жизни вместе с имуществом только потому, что не сумели угодить этому человеку, волей случая вознесенного к вершинам власти. Он не пощадил евнуха Феоктиста, которого император Феофил назначил опекуном своего малолетнего сына. Да что там Феоктист. Варда отравил родного дядю, а родную сестру, мать малолетнего императора Михаила, упек в монастырь. Многим казалось, что император, вступивший в пору совершеннолетия, сумеет обуздать своего коварного дядю, но, увы, юный Михаил слишком любил вино, женщин и зрелища, чтобы разумно Управлять Византией, вверенной ему богом. Бессмысленные казни продолжались, и теперь, кажется, настал час расплаты. Божий гнев обрушился на Царственный град мечами краснолицых русов.
– Ты должен вывести своих «бессмертных» за стены города, епарх, и сбросить варваров в море.
– Это невозможно, великий, – в ужасе воскликнул Мануил. – Клянусь всеми святыми!
– Я все сказал, епарх, – надменно вскинул голову Варда. – Иди.
Епарх покинул императорский дворец на подрагивающих ногах. Его душили гнев и страх. Он не сомневался в том, что вылазка «бессмертных» за стены города обернется для Константинополя катастрофой, но и не выполнить приказ магистра Барды не мог. Последней надеждой Мануила оставался патриарх Фотий. Возможно, ему удастся вразумить неразумного патрикия, возомнившего себя непогрешимым.
Увы, надежды епарха не оправдались. Патриарх Фотий был напуган бесчинствами русов, но все-таки полагал, что бессмертные смогут нанести варварам значительный урон, который отобьет у них охоту лезть на стены. Мануил даже зубами заскрипел, выслушав патриарха. Фотий всегда был разумным и осторожным человеком, но в данном случае разум сыграл с ним злую шутку, ибо, пытаясь сохранить хорошие отношения с дядей императора, он губил Константинополь.
– Это ведь язычники, – попробовал вразумить патриарха Мануил. – Они разорят и сожгут не только дворцы, но и храмы.
– Все в руках божьих, – воздел к небу холеные руки Фотий. – Я не верю, что варвары способны захватить самый большой град ойкумены. Русы слишком слабы для великих дел. Всевышний не допустит поругания наших святынь.
Фотий принял монашеский сан уже в зрелом возрасте и за считанные годы прошел путь от простого монаха до патриарха. Разумеется, сделать это ему удалось не без помощи сильных мира сего, в частности того же Барды. Ждать, что он именно сейчас возвысит голос против всесильного временщика, было бы наивно.
– Об одном только прошу тебя, патриарх Фотий. Извести императора от своего имени о нападении русов и передай ему, что положение наше отчаянное. Я умоляю тебя, сделай это хотя бы во имя нашей прежней дружбы и убеди Варду раздать горожанам оружие, в противном случае наша участь будет решена очень скоро.
Лицо Фотия, заросшее густой черной бородой, дрогнуло, а из карих глаз плеснул страх.
– Ты действительно думаешь, что наше положение столь серьезно, Мануил?
– Наше положение отчаянное, Фотий. И я хочу, чтобы ты это знал.
– Хорошо, епарх. Я сделаю все, о чем ты просишь. Сегодня же я пошлю к императору гонцов. Думаю, они сумеют проскочить мимо дозоров русов.
Князь Аскольд с интересом наблюдал, как «бессмертные», вышедшие из ворот города, перестраиваются в фалангу. Было их не менее десяти тысяч. Какая досада, что под рукой у великого князя не более четырех тысяч человек. Все остальные разбросаны по предместьям, где богатая добыча сама плывет русам в руки. Золота и серебра уже взято столько, что ладей не хватит, чтобы все это увезти. Ромейской крови тоже пролито немало. Византия дорого заплатила за свое коварство. За смерть киевских купцов взята большая вира, но и это еще не конец. Надо на веки вечные отбить у ромеев охоту ссориться со славянами.
– Казимир, пошли гонцов к воеводам. Пусть они ведут людей под стены Царьграда.
Русы Листяны Урса, поднятые по тревоге, железной стеной встали на пути фаланги «бессмертных». Во фланг ромеям ударили конники бека Богумила, почти сплошь состоящие из кубанских славян, умеющих биться как в конном, так и в пешем строю. Натиск их был столь силен, что бессмертные дрогнули и начали пятиться к воротам. Аскольд боялся наскока ромейской конницы, но его опасения оказались напрасными. Никто не пришел на помощь византийской пехоте, «бессмертные» медленно отступали к воротам, теряя своих товарищей, но у Аскольда под рукой было слишком мало сил, чтобы довершить разгром ромеев еще одним решительным броском. Превосходство «бессмертных» в численности начинало сказываться. Натиск русов ослаб, что позволило ромеям отступить в город, не потеряв строя.
– Еще две тысячи мечников, и мы ворвались бы в Царьград на их плечах, – досадливо крякнул боярин Казимир.
– Кто ж знал, – вздохнул боярин Гвидон, один из самых близких к князю Аскольду людей.
– Ромеи сотворили глупость, – подвел черту под случившимся воевода Олемир. – Только зря людей погубили.
Аскольд был согласен с воеводой. Поведение ромеев было более чем странным. Шли они в битву словно из-под палки и при первом же ответном ударе покатились назад, как будто были заранее уверены в своем неизбежном поражении.
– Похоже, среди ромейских воевод нет единодушия, – высказал свое мнение подошедший бек Богумил.
Меч хазара был красным от крови, и он передал его отроку для чистки.
– И что ты предлагаешь? – спросил его Аскольд.
– Я предлагаю взять и разграбить этот город.
Боярин Казимир бросил взгляд на высоченные каменные стены, окружающие столицу ромеев, и огорченно присвистнул. Прошибить такие стены тараном нечего и думать. Лезть на них – себе дороже. Добыча манила, но ведь в этом походе русы и так уже хапнули немало. Целую седмицу они грабили окрестности Константинополя практически безнаказанно, разрушили подчистую до полусотни городков и сел, а количество разоренных поместий местных патрикиев никто не удосужился посчитать. Пора бы и честь знать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});