Король и премьер-министр сразу заподозрили неладное, так как всех троих давно и хорошо знали и сразу увидели, что те пребывают в расположении духа, для себя крайне нехарактерном.
— Что ж, — негромко проговорил Седрик, — похоже, случилось что-то необычное и важное.
— Проходите, садитесь и расскажите нам, в чем дело, — распорядился Бонифаций добросердечно. — Что бы ни встревожило моих преданных слуг, небезразлично и мне.
Рассевшись по табуретам, троица ничуть не успокоилась. Затравленно оглядевшись по сторонам, Вирна заговорила первой:
— Ваше величество, вы знаете, наверное… что сегодня у прислуги был пикник? Вот там-то мы и разговорились друг с другом. В промежутке между бегом в мешках и переноской яиц, если точнее. Кое-что… я хочу сказать, всем нам троим кое-что не нравится в этих четверых новичках, которых вы только что наняли на службу, но сами по себе мы бы не пришли, но вот разговорились, и вышло, что если все это соединить… три наших рассказа, то получается…
— Вы заметили что-то неладное? — прервал ее Седрик. — Что-то такое, что вам не нравится?
Вирна покачала головой, тряхнула седой гривой волос.
— Нет, милорд. Про что-то такое определенное пока нельзя сказать. Но все равно…
— Хорошо, — мягко проговорил король. — Быть может, будет лучше, если бы вы просто рассказали нам обо всем, что слышали и видели. Начнем с тебя, Гвин.
Гвин коротко, решительно кивнула и вздернула подбородок, словно солдат, вставший по стойке «смирно». Именно в это мгновение Родерик впервые в жизни обратил на нее пристальное внимание, и от нее это не укрылось. А потому она приступила к изложению событий бодро и приподнято.
— Слушаюсь, государь, — сказала Гвин. — Вышло так, что вчера вечером я была в том крыле дворца, где детская, — выметала черепки и всякое такое и вдруг услышала, как новая нянька поет принцу колыбельную. Голосок у нее, прямо скажем, ничего.
— Неплохой голос, — согласился король.
— Да и мелодия красивая была, — продолжала Гвин, приободрившись. — Слов всех не упомню — не то сказка, не то повесть про мужчину-возницу и уличную танцовщицу, что его полюбила. Вроде бы так. Но припев я запомнила отлично:
Раз — это солнца луч золотой,
Два — роса утренняя,
Три — то герой, что силен и могуч,
А четыре — любовь твоя.
— У тебя тоже приятный голосок, — отметил Седрик. — А песенка просто замечательная.
— Да, господин, спасибо, господин, только теперь я про самое неприятное скажу. Я, чтоб получше услышать, поближе к двери подошла, потому что сама люблю послушать хорошую песню, ну и заглянула в щелочку. Принц уже крепко спал, но нянька все еще пела — решила, видно, что негоже хорошую песню до конца не допеть, или, может, подумала, что принц еще проснуться может.
Она наклонилась над его кроваткой и водила руками… вот так, государь. Все водила и водила, как будто…
— Как будто плела заклинание? — подсказал девушке Седрик несколько встревоженно.
— Не хотелось бы мне так думать, господин, — сказала Гвин. — Только бабка у меня колдунья — не хочу, конечно, про нее ничего дурного сказать — но только Психея руками такое выделывала… словом, я узнала Восьмое Великое Заклинание — Октан.
— Это охранное заклинание, — возразил король. — А судя по мелодии и словам, мне кажется, что речь шла о пожелании счастливой судьбы.
— Но вы посудите, государь, — заспорила Гвин, — если она умеет произносить Октан, стало быть, она опытная колдунья. И могущественная. Может, она старуха, а только выглядит молоденькой? А с какой бы стати могущественной колдунье наниматься нянькой — только поймите меня правильно, государь, — и вытирать принцу нос да колыбельные распевать?
— Может быть, — тепло улыбнувшись, предположил король, — она любит детей, и уж ты мне поверь, если кто-то любит детей, то ему Аматус покажется чудесным ребенком.
Гвин знала, что спорить с королем об этом не стоит. Кроме того, она теперь с этой должностью рассталась, и ей хотелось бы, чтобы все думали, что она сделала это не потому, что терпеть не может детей.
— Может, оно и так, государь, да только произносить заклинания над спящим принцем…
— Вот именно, — кивнул Бонифаций. — Ты была совершенно права, что решила мне все рассказать. Я рад, что ты так поступила. Это говорит о твоей преданности мне.
Королю хотелось, чтобы служанка покинула его покои в хорошем настроении — ведь он понимал, что ей потребовалось недюжинное мужество, чтобы явиться сюда. И потом — разве скажешь, когда тебе вдруг понадобится чья-то верность и преданность, пусть даже этот кто-то — твой самый неуклюжий слуга. Тем не менее король не сомневался, что принял на службу добрую и могущественную волшебницу.
Следующей взяла слово Вирна:
— Если мне будет позволено рассудить, ваше величество, то то, о чем я собираюсь вам поведать, ненамного страшнее. Просто я уже столько лет прибираю в лаборатории придворного алхимика, что почти все слова, что произносятся при изготовлении Вина Богов, наизусть выучила. А на старую служанку разве кто внимание обращает? Говорят и говорят слова свои, будто меня и нет вовсе. Словом, когда я услышала, что они перед каждым этапом по заклинанию добавляют, я…
— Что же они добавляли? — совсем немного встревожившись, спросил король. — Заверяю тебя, Вино они изготовили преотличное.
— Ну… они ведь… главное, как они это говорили. Как они произносили это добавочное заклинание, вот в чем дело. Этот новый придворный алхимик — Голиас, он вроде как со смехом его произносил, как будто шутки шутил. Ну а новая колдунья придворная, Мортис, она вроде бы как обижалась на него за это и после него снова это заклинание повторяла. А уж у нее голос был прямо ледяной, сухой, как ветка, что от дерева в январе отламывается. А говорили они оба вот что:
В день, далекий от начала
И решающего часа,
Между вечностью и бездной
На подмогу призываем
Мы того, кого любовью
И коварным волшебством
Поместили в промежутке
Между светлым и смешным.
И мне это, государь, показалось… скажем так, необычным.
— Это загадочное заклинание, — заключил Седрик. — Им что-то требовалось, чего у них не было под рукой, и они вызывали это из мира духов заклинанием, облеченным в форму загадки. Духи, знаете ли, обожают всяческие загадки. Но именно поэтому Вина Богов ничто дурное не коснулось. Этим заклинанием они не само Вино производили, а какой-то его ингредиент, или просто этот стих — оберег для Вина. Если мы поймем, в чем дело, то легко рассудим, желательно для нас или нежелательно, чтобы они занимались этим впредь. Нужно только подумать хорошенько…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});