Читать интересную книгу Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради [OCR] - Василий Звягинцев

— И что же, они готовы пожертвовать своим миром ради нашего? — с изрядной долей сомнения вопросил генерал.

— Видите ли, насколько мне удалось понять, о физической гибели «того» мира речь не идет. Так, как вы это вообразили. Все намного, намного сложнее. В идеале, после уничтожения тех, кто вознамерился разрушить наш мир, реальности просто разойдутся настолько, что никакой более контакт между ними будет невозможен. Даже на ментальном уровне. Впредь они снова будут существовать автономно, никак друг другу не мешая. Приблизительно, как Япония и Америка в XVIII веке. Сами же они, мои знакомые, предпочитают поселиться в Америке (то есть у нас), и чтобы никакие джонки с самурайским десантом к ним дорогу не нашли.

— Знаете, Вадим, не страдаете ли вы излишней доверчивостью? Неизвестные люди хотят решить свои проблемы с нашей помощью, за наш, скорее всего, счет. Естественно, упаковывают это весьма красиво. От века так делалось. А мы вдруг сразу должны поверить… Наивно это, и мне странно, что вы так легко поддались…

— Теперь вас, Игорь Викторович, на философию потянуло. А оно нам нужно? Вопрос ведь стоит, как хрен на бугре, предельно просто.

Эти люди, как я понял, стремятся лишь к тому, чтобы жить со своими противниками на разных территориях. Если ради этого придется повоевать со «своими» — они готовы. Но их слишком мало. Им нужны, так сказать, ресурсы и резервы. Наши. Если мы согласимся признать реально существующую опасность и одновременно — принять помощь в отражении десанта «чужих» от людей, которые в данные момент выглядят нашими друзьями, значит, нам придется кое-что делать.

Корректировать нынешние планы, изобретать некоторые стратегии и так далее. Короче — включаться в очередную тайную войну наряду с войной против «Черного интернационала», польских и прочих сепаратистов, всякого рода внутренних врагов, правых и левых.

Признаюсь, мне тоже очень нелегко было поверить в то, что вы сейчас услышали. Хорошо, что какая-то прививка у меня была. Когда сидишь там, где довелось побывать, беседуешь с живыми покойниками, на многие вещи начинаешь смотреть по-другому. Вот я и вообразил, что сейчас, кроме меня, осознать реальность и степень грозящей опасности способны от силы человек десять во всей России. На них и следует опереться, остальных придется использовать втемную. А ведь только нам с вами достоверно известные события, неожиданные и непонятные, если их выстроить должным порядком, примерно, как вы расписали комплекс моих «преступных деяний», создают вполне убедительную, единственно непротиворечивую картину…

— Ну-ка, ну-ка… — Вопрос начал переходить в практическую плоскость, а это всегда было для Чекмёнева предпочтительнее «бесплодных умствований», хотя и без них в его работе нельзя было обойтись. Но — в качестве вспомогательного инструмента. Тем более главное дело своей жизни он только что успешно завершил и после краткого периода чуть ли не эйфории снова начал испытывать некоторую опустошенность. Почивать на лаврах и наслаждаться ролью «делателя королей» — не для него. Если Ляхов не вводит его в заблуждение с пока непонятной целью, тут есть чем заняться.

Слушая Вадима и подавая в нужное время реплики, генерал уже запустил свой «аналитический механизм». То, о чем говорил Ляхов, само по себе не противоречило фактам. Все это имело место, причем каждое по отдельности событие и его возможные трактовки не выходили за пределы «легенды». Происходили эти события вполне спорадически, между ними не просматривалось заранее срежиссированной связи. И Маштаков, и Розенцвейг являлись как бы незаинтересованными свидетелями, или фигурантами по делу.

Сам Ляхов и его дружок Тарханов тоже, по крайней мере до последнего момента, не имели возможности организовывать таинственные и непонятные явления, другое дело, что они чересчур часто оказывались «в нужное время и в нужном месте» и вели себя слишком эффективно, да и эффектно тоже. Но проще списать это на роковое стечение обстоятельств и их личные незаурядные качества. Чекменев ведь не зря чуть не с первого дня знакомства присматривался к тому же Ляхову весьма пристально, да и Тарханова потянул вверх не просто так.

Увидел в нем исполнителя с высоким потенциалом. Как когда-то князь в нем самом.

Правда, сейчас в поведении Ляхова отмечаются очередные странности. Изменилась манера поведения, даже фразы строит не совсем так, как раньше, и вообще наличествует в нем своеобразная отчужденность. Непосредственности меньше, вместе с развязностью ощущается некая зажатостъ. Вроде как исполняет он отрепетированную, но чем-то ему неподходящую роль. Это можно объяснить и тем, что так оно и есть на самом деле, После продолжительных бесед с посланцами «иного мира» он умом (или корыстным расчетом) согласился принять на себя некую функцию, а вот душа до сих пор протестует.

Но он собрался назвать некие имена, людей, по его мнению, подходящих для восприятия и осознания вновь возникших обстоятельств, пригодных для работы с полным знанием дела. Пусть скажет. Когда в деле возникают конкретные персонажи, это уже что-то. — Прежде всего, по определению, это я и вы. Затем — Сергей, он первый увидел тот, «советский» мир, значит, имеет к нему определенное сродство, пусть даже ментальное. И он был рядом со мной с первого дня. Везде. И вы ему, насколько я понимаю, доверяете. Далее — Розенцвейг, примерно по тем же основаниям. Он сам видел материальные следы «другого Израиля», держал их в руках и читал тамошнюю прессу.

Маштаков. Без него не обойтись никак, он наша единственная научная сила, теоретик и практик сверхчувственного знания. Умен, азартен, а кроме того, в своем качестве Железной Маски, тайного узника, недоступен чужому влиянию, следовательно, безопасен и управляем.

Максим Бубнов. Своего рода транслятор-коммутатор между нами, людьми малообразованными, и Маштаковым. Его инженерный и врачебный талант, организаторские способности, а также офицерские и человеческие качества вы оспаривать не будете? Был в том мире, профессионально работал с некробионтами, в порочащих связях не замечен. Так?

Майя Бельская…

Здесь, по мнению Чекменева, Ляхову следовало бы сделать хоть маленькую заминку. Он ждал, что имя дочки прокурора будет названо, но — в конце списка, и Вадим, называя ее, должен был бы учесть, что предложение этой кандидатуры способно вызвать неоднозначную реакцию. Но Ляхов сохранил прежний ровный, слегка даже академический тон, словно бы не связывали их никакие личные отношения. Несколько странно…

— Майя Бельская, тоже умна, образованна, с подходящим образом мыслей, участник нашей экспедиции, умеет выдвигать и отстаивать парадоксальные идеи, ничему не удивляется. Отважна. Имеет определенную спецподготовку. А также полезна своими родственными и другими связями.

«Это уж точно, — подумал Чекменев, — связи у нее обширнейшие. В случае необходимости ее можно внедрять в любое аристократическое, и не только, общество и рассчитывать, что закрутит голову и собьет с панталыку любого. И никто не догадается об истинной подоплеке ее действий. Не была бы она именно Бельской, завербовал бы ее в свою контору еще пять лет назад. А вот сейчас кто кого завербовал, она Ляхова или он ее? Или, как говорил один остряк: „Она ему встретилась, а он ей попался“?»

— И последний по времени, но не по существу — капитан Уваров. Я с этим парнем плотно поработал, он вполне годится…

Это имя Чекменева удивило. Как-то оно не ложилось в схему, которую он сам для себя начал выстраивать. И даже слегка ее разрушало.

— Отчего вдруг Уваров?

— А вы можете сейчас резко повернуть из потока направо, на Дмитровку? И чтобы никто у нас на хвосте не удержался? — в той же ровной тональности предложил Ляхов. — Ну, быстро!

Повинуясь императиву, Чекменев сделал то, что требовалось. Очень рискованно рванул машину, внес некоторое смятение в ровное движение законопослушных водителей, под скрип тормозов и возмущенные гудки воткнулся почти что в лоб выезжающим на Страстной бульвар автомобилям, едва-едва успел всунуться в открывшийся справа просвет.

— Да что ж вы делаете, так и убиться можно, — в сердцах едва не выматерился Чекменев.

— Нормально, Игорь Викторович. Ваши водительские способности выше всяческих похвал. Иначе бы я и не предложил. Остановитесь, пожалуйста, вон напротив того кабачка…

Чекменев послушно поставил машину в очень удачно подвернувшуюся в нужном месте свободную щель между косо припаркованными автомобилями. Посмотрел налево. Там над жестяным козырьком круто уходящей вниз лестницы светилась выписанная розовыми газосветными трубками вывеска: «Трактиръ „Ночной извозчикъ“».

— Именно сюда нам нужно? — с едва заметным сомнением в голосе спросил генерал, как бы признавая право Ляхова определять, что надо и что не надо. Другой на его месте мог бы и испугаться несанкционированного развития событий, но ведь был он не чиновник, поставленный на должность, а боевой офицер, дослужившийся до высочайшего, пусть и придворного, поста. Есть разница.