Дурдом – это мы
Галина Марченко
© Галина Марченко, 2016
ISBN 978-5-4474-9900-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
У выщербленного каменного барьера, на середине крутого склона одного из бакинских холмов, там, где начинается улица Советская, а выше, на многоугольной наклонной площади громоздится каменный Нариман Нариманов, стояли двое.
Пространство перед ними серповидной линией было рассечено на две части: море и город. Серая неподвижная гладь воды в этот тихий предзакатный час сливалась в дымке с таким же серым небом; на блестящей поверхности застывшего моря, словно игрушки, стояли там и здесь кораблики, вдали четко виднелись сооружения порта, а за ним, как бы на острие серпа, на каменном нагорье поблескивали окнами далекие многоэтажки нового городского района.
Морская бухта занимала примерно четверть горизонта. Остальное пространство впереди, слева и за спиной, весь этот амфитеатр вокруг водной глади, заполняли мириады разноликих домов огромного прекрасного города. Пестрая неяркая мозаика плоских крыш, причудливых башенок и балконов, куполов и минаретов перерезалась неправильной сетью зеленых улиц, таких понятных, легко читаемых, словно лицо родного человека. Если можно забыть мать, значит, можно забыть и этот город, даже если родился в нем, если вдохнул первым вдохом не просто воздух, а частицу неистового бакинского ветра, который неутомимо носится по Апшерону почти круглый год.
Ведь у нас в груди есть «мертвое пространство». Это воздух, который не обновлялся, а однажды, при первом вдохе, расправил легкие младенца. Попавший туда клок апшеронского норда так и останется в груди навсегда.
Баку – это ветер.
Даже деревья на улицах, даже шпили над куполами покривлены по направлению ветра. Пыль и мусор, оборванные с деревьев листья не лежат на месте. Подхваченные вихреворотом, они на секунду застывают в тихих углах, чтобы сорваться с места и снова взлететь в воздух. Бывает, зимний холодный норд так настойчиво и сильно влечёт тебя по улице, что не можешь свернуть в намеченном месте. Ветер проникает сквозь одежду, уносит твоё живое тепло частица за частицей и рассеивает его по всему бескрайнему пространству. В гул ветра врезается звон разлетевшихся, разбитых стёкол, хлопанье рам, стон и треск сгибаемых деревьев. Но, конечно, бывают и тихие дни. Прекрасно осенью в такой золотисто-голубой тёплый день, пусть даже на календаре конец октября (или ноября, или декабря). Летние режущие глаз краски выцвели, летняя зелень обратилась в золото и готова при следующем налете норда рассыпаться по бакинским улицам. Долго, долго тянется осень. Всё прозрачнее, яснее, откровеннее сады и улицы. На фоне прутьев начинаешь замечать кипарисы, маслины, олеандры – им не положено терять зелень. А пальмы укутывали на зиму в прозрачную плёнку, строили для каждой укрытие! Однако и декабрь, конец года – ещё не конец жизни. Тёплый, почти что жаркий день может выпасть и в январе и в феврале. Хозяйки выходят на балкон в лёгких халатиках, оставляя двери открытыми, выносят на солнышко подушки и одеяла. В смене тепла и холода, в круговороте времён года надо пережить март, самый коварный и свирепый из всех двенадцати месяцев. Холодно, ветрено и тоскливо в марте. Бывает, наползет тяжелая снежная туча, высыпет на окоченевший, застывший город холодного снега. Терпение! Терпи и жди. Унылая белая монотонность тяготит душу недолго. Через один-два дня, через неделю потекут ручьи по крутым бакинским улицам, заблестит капель. А маслины и олеандры зеленеют не хуже, чем всегда. Сколько раз в зиму выпадет снег, столько раз в году и весна.
Как можно покинуть, забыть этот город? Но двоих, стоявших у барьера, не могла ранить разлука с этим городом или даже с этой планетой. Они были нездешние и собирались лететь дальше.
Недалеко от города на пустынном морском берегу остался их летательный аппарат – полузасыпанный песком тяжелый плоский диск радиусом в рост человека. От центра по радиусу на поверхности диска было три равных выемки в форме тел путешественников. Чтобы аппарат сработал, все части его должны были совместиться. Путешественникам следовало лечь в выемки, закинуть руки над головой, к центру диска, сплести пальцы рук – контакт замкнется, и таинственный корабль бесшумно поднимется над землей и растает в небесах.
Двое были готовы к полету, но третий затерялся в пестрой суете города, не отвечал на сигналы, не являлся на встречи. А без него летательное устройство было не полным и не могло функционировать. Двое у барьера напряженно вслушивались в эфир, ловили в хаосе пространства знакомый сигнал, но напрасно. Безотказная система вышла из строя.
А тот, кого искали, был недалеко. Заур, так его назовем, по неудачному стечению обстоятельств, от которых не застрахован даже представитель внеземной жизни, попал на больничную койку. Мозг его был одурманен, лишен способности излучить сигнал или принять его инъекцией лекарств. Ведь лечили его от алкогольного психоза, с таким диагнозом он и попал в городскую психбольницу.
Больница была маленькая, расположенная наполовину в полуподвалах, давно не ремонтированная, из-за чего терпела беды по части канализации, но зато старейшая в городе, с историей, некоторыми традициями и даже кафедрой, где учили не студентов, а уже готовых врачей, даже из других городов.
На кафедре, естественно, имелся профессор со своими помощниками. А в больнице было полтора десятка врачей-психиатров, среди них Виктория Леопольдовна, заведующая мужским отделением, и Роза Марковна, лечащий врач Заура. Кафедра, во главе с профессором, слегка враждовала с больницей. Профессор полагал, что здесь, кроме него, не может быть другого авторитета, но постоянно получал сведения, что кто-то из врачей больницы позволяет себе, в своём кругу, конечно, обсуждать и осмеивать его лекции, разборы, диагнозы и назначения.
Врагов и завистников было немало, хотя были и друзья, не просто подхалимы-двурушники, а преданные друзья, состоящие при этом с профессором в родственных связях: его брат, глава наркологического отделения, его сестра, во главе женского, его родная дочь в роли скромного ординатора на полставки, признанная красавица, известная всей республиканской психиатрии. Так что жизнь больницы разнообразилась небольшими раздорами, неопасными интригами и доносами. Серьёзного ущерба ни одна из сторон понести не могла: во-первых, работали они вместе и выполняли одну и ту же задачу, а во-вторых, относились к разным ведомствам и подчинялись разным начальникам. Впрочем, иногда вражда обострялась, тут могли и с работы выгнать и даже под статью подвести.
Профессор, конечно, был сильнее и мог многое. Тех своих врагов, на которых стоило тратить силы, он всегда побеждал. Не мог он только убогое, разваливающееся строение, в котором размещалась больница, превратить в приличное лечебное учреждение – тут нужна была помощь Господа Бога, потому что принудить Минздрав перевести больницу в новое помещение не удавалось и прежде, не то что в наши тяжелые времена.
Кафедра обреталась в подвале, в углу двора. Спустившись на несколько ступенек, посетитель попадал в комнатку секретарши Изы, с большим зеркалом, полированным столом, обилием цветов в горшочках и картинок на стенах. Дверь в просторный кабинет профессора была резной, тяжелой, с литой медной ручкой.
Аудитория напротив кабинета была тоже просторной, с кафедрой, доской и рядами кресел. Однако целый день приходилось сидеть при электрическом свете, а сквозь продолговатые окошки под потолком можно было увидеть только часть тротуара и ноги прохожих.
Заур же находился уже третий день в беспокойной палате, самом большом помещении первого мужского отделения, где на щелястом деревянном полу, у широких окон, густо затянутых решётками, стояло впритык тридцать железных привинченных к полу кроватей. Бельё на них выдержало не одно уже «списание», т.е. давно уже истекла его годность, но что поделаешь! В палате не разрешалось курить, но табачный дым реял в воздухе, сгущаясь до голубоватого тумана в дальнем конце палаты. Под наблюдением могучей нянечки тридцать больных, не вышедших из психоза, ходили, стояли, лежали и сидели, вслушиваясь в свои «голоса», предаваясь своим болезненным переживаниям. Здесь, в этой палате, было основное поле деятельности психиатров. Здесь каждое утро во время обхода появлялась заведующая Виктория Леопольдовна, красивая, хотя и немолодая женщина с богатым прошлым и безбедным настоящим. Проницательным психиатрическим взглядом окидывала она каждого больного и по выражению лица, глаз, по движениям больного уже знала, кому стало хуже, с кем надо побеседовать, прибавить дозу, а кто на пути к выходу из острого состояния. Пусть больной прикидывается здоровым, отрицает у себя «голоса», отвергает недавно высказанные бредовые свои идеи – её не проведёшь.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/3/0/5/0/0/4/305004.jpg)